Комбат Найтов - Королевская кобра [litres]

– Нам приказано следовать в расположение. А тебе перегрузить ящик в машину генерала Федоренко и ждать.

– Виктор Ильич, без сопровождения не стоит ездить, возьмите два танка.

– Хорошо, давай, удачи!

– К черту!

Через полчаса, передав ящик водителю генерала, вернулся в штаб, погреться. Морозец трещал знатный, ребята под танком костер развели, греются, гонять двигатель запрещено. Наконец из кабинета вышел Жуков, хмурый и злой. Адъютант помог ему надеть шинель. Генерал армии, злобно прищурившись, посмотрел на Василия.

– В какой, говоришь, дивизии служишь?

– В первой дважды Краснознаменной.

– Какой фронт?

– Ленинградский.

Жуков повернулся и вышел, не прощаясь. За ним потянулась остальная свита, человек пять, сидевших постоянно в кабинете до этого. Зазвякал звонок, генерал-лейтенант вызывал своего адъютанта. Тот вошел и вышел, показав Василию, что это его приглашают.

Вошел, представился, что прибыл по приказанию. Заставили снять куртку и посадили за стол.

– Кушал?

– Перекусил с ребятами.

– Перекус – это несерьезно для растущего организма! Сейчас ужинать будем.

Адъютант открыл дверь и пропустил трех человек, которые принесли ужин. Генерал разлил коньяк по рюмкам.

– Я хочу признаться, что сразу не воспринял тебя серьезно и очень волновался, что Виктор Ильич, не подумав, попросил меня вызвать тебя и поручить именно тебе эту операцию. Молодость твоя не внушала доверия. Сомнений было море, но, когда ты без потерь, не считая пехоты, взял Княжьи Горы, тут я понял, что серьезно недооцениваю тебя. Тут еще твоя шифровка о войсках тыла. А когда сложил все вместе, такая картина получилась, что у меня, старого, волосы дыбом встали. В общем, так: представление на тебя, на звание дважды Героя, я написал, Жуков его подписал. Но тебя я здесь не оставлю, как бы мне этого ни хотелось. Примешь полк, и на Карельский фронт, от греха подальше.

– А у себя – никак?

– Нет, я бы тебя вообще в тыл отправил, говорят, что ты – талантливый конструктор.

– Это не вариант для меня.

– Ну, как знаешь. Завтра прибудешь ко мне, часов в тринадцать, а от меня в кадры.

– Мой танк и экипаж со мной отправить можно?

– Да, конечно. И осторожнее, не в бою, с особым отделом осторожнее, поэтому и не даю сейчас направление. Кое-что выяснить надо. Цанава ведь не один, и если он выкрутится, то он тебе этого не простит. Сейчас он под арестом и под следствием, но мужик он хитрый, и со связями. Есть вероятность того, что он открутится: не знал, действовали без меня, ату, держите вора. И с Жуковым старайся не пересекаться. Не понравился мне его взгляд и желание свалить на тебя неудачу под Ржевом. Давай еще по глоточку, и Михаил покажет, где можно здесь отдохнуть. А мне пора, у меня скоро доклад в Ставке.

Москва, Ленинград,

3 декабря 1941 – 2 февраля 1942 года

Все-таки штабные живут гораздо лучше, чем фронтовики. У нас постоянно болят бока от неудобного места для сна. А тут тебе постель с чистым бельем, теплая комната, и даже хождение, время от времени, трех человек на смену в караул возле танка, там огонь надо поддерживать, иначе не запустится, не мешало крепкому сну. Евграфыч разбудил Василия в 10 часов. Хозяйка приготовила завтрак, из наших продуктов. Затем прибыла платформа и вагончик, погрузились, отъехали сразу после погрузки, как и обещал Михаил Иванович, адъютант командующего. Поставили на запасной путь на Ярославском вокзале. На метро Василий добрался до Библиотеки имени Ленина. Он еще в метро ни разу не был, глазел во все глаза, потом пришлось почти бежать к зданию НКО. Пропуск на него был заказан. Но первым его принял не командующий, а начальник «третьего» Особого отдела. Внимательно рассмотрев какую-то бумагу, вздохнул и положил перед Василием форму допуска № 2.

– Приказом Верховного Главнокомандующего и народного комиссара внутренних дел вся информация по факту окружения и деблокады 1-й гвардейской танковой армии прорыва переведена на эту форму допуска и разглашению не подлежит. Расписывайтесь.

Делать нечего, расписался.

– Расшифруйте подпись и поставьте сегодняшнее число. А теперь подробненько, письменно, ответьте вот на эти вопросы. Пройдите в соседнюю комнату и пишите.

– Меня командующий вызывал на 13.00.

– Я в курсе, он – тоже. Пишите. Вперед.

Вопросы были с подковыркой, но скрывать было нечего, поэтому уложился в полчаса. Постучался в дверь, вошел, доложился и передал листы с ответами. Еще двадцать минут ждал, пока начальник просмотрит и внимательно прочтет бумаги.

– Этот вопрос не присылали, мне ответь, почему начал копать в этом направлении?

– Генерал Баранов – опытный и осторожный человек. О теории глубоких прорывов мы с ним много говорили, когда он бывал у нас в батальоне. Он – не тот человек, чтобы так ошибиться. Ну, а наступать вдоль железной дороги… я наступал. Узнав о задержке поездов, я сразу начал искать их причину. Как только узнал, что они пропускали поезда с охраной тыла, так сразу понял, в чем дело. Мы и сами всегда рады, когда нам склады достаются. Вот, немецкие «A.Lange und Söhne», золотые, на обороте выгравировано, что маршал Маннергейм награждает ими командира дивизии и пропуск оставлен, чтобы имя вставить. Но у нас закон: брать только ихнее, вещи и ценности, конфискованные у наших, мы никогда не берем. Иногда раздаем населению, если таковое имеется.

– Не понял? Как это?

– Финны выселяют всех с захваченных территорий, а те, кто остался, у нас особого доверия не вызывают: они – «расово-близкие». Есть у чухлей такое понятие. На нашем фронте я с таким подходом к трофеям не сталкивался. Между собой, бывает, иногда спорим, кто сдавать будет. Это бывает, но проблем с войсками охраны тыла у нас не было. Они сзади, за линией работы дивизионной артиллерии противника. Поэтому проход составов с войсками НКВД очень насторожил. Доложили об этом начальники эшелонов.

– Понятно. Личный состав в курсе событий?

– Такое не скроешь.

– Плохо, придется поработать. Всё, можете быть свободны. Кстати, поздравляю. Утром в приказе Верховного вам объявлена благодарность.

– Спасибо за новость. Разрешите идти?

– Да. Слушай, а у тебя еще такие есть? – майор ГБ пальцем показал на часы.

– Нет. Они ящиками не валяются. Их три штуки было. Одни у меня, одни у командарма и еще одни у ротного фронтовой разведки. Это он нашел, а мне подарил. У них циферблат светится, в бою удобно.

Майор хлюпнул носом, подарки не передаривают, их можно только обменять, не глядя, иначе убьют. Примета плохая. Примету, видимо, майор знал.

Итак, направляемся в Ленинград, в распоряжение начальника АБТУ полковника Волкова на должность командира танкового полка, у которого еще нет даже номера. Насколько я понял, сделано это для того, чтобы сбить «некоторых отдельных товарищей, которые нам не товарищи» со следа. Да как же! Собьешь их, когда против тебя работает достаточно крутой механизм частей НКВД. Им же кайф обломали! Вернулся на вокзал. Ребята натопили буржуйку докрасна. Им пришлось расписаться в таких же бумажках, что и Василию. Бумаги он положил в полевую сумку, и я не дал ему выполнить приказ начальника ОО и сдать их в ближайший отдел НКВД или ОО. Ни к чему светиться, надо убираться из златоглавой, пока не поздно. Маневровый паровозик зацепил платформу и вагон и поставил нас в голову какого-то эшелона. Громко стукнула сцепка, и замелькали столбы вдоль дороги. Едем через Ярославль, мост в Калинине еще лежит. Евграфыч попытался разговорить Василия, но тот не стал заводить этот разговор: