Алексей Ар - Сезон охоты

— Хана им, — не по-уставному сказал кто-то на мостике.

***

— Огонь! — взмахнула рукой Инта.

Бластерные разряды взломали стену на протяжении семи метров, оголив внутренности командного центра. Не рассуждая, Черные Лисы метнулись вперед — туда, где пламя боролось с дымом и осколками. Темной волной преодолели две трети зала, грудью рассекли завесу пыли, что летела навстречу.

Из-за верхнего края пролома ударили выстрелы.

Уцепившись согнутыми ногами за трубу теплоцентрали, Николай болтался вниз головой, давил гашетки и радовался. Висеть и ждать, когда окончится импульсный ураган, ему, мягко говоря, надоело. Атака Черных — как избавление. Подарок суки Судьбы.

Заряд сбросил Охотника вниз, швырнул на кучу неопределенностей. Туман сознания и сизая муть, заменившая реальность. «Держись!» — простое неисполнимое требование. Уловив справа грохот пальбы, Николай выстрелил, ориентировочно, в том же направлении.

Приборы рядом полоснули смертоносные лезвия энергии… Щеку рванула боль.

Он насчитал четыре вспышки — учитывая тяжелое ранение, неприемлемое количество. Переметнулся за нагромождения технических блоков, среди которых имелась пара стационарных аккумуляторов… Швырнул их в противника и выстрелом обеспечил энергопробой. Воительницы в азарте атаки угодили прямиком в частокол молний. Застыли статуями в росчерках смертоносного фиолета…

— Опять?!

Луч мелькнул в опасной близости от Николая. Он распрямился и не контратаковал.

Перед ним возникли десантники-арктурианцы. Интересно, что их занесло так далеко от дома? Поиски кисенита — понятно. Но ведь не могли они оказаться здесь столь своевременно.

— Привет, парни. — Он избавил лицо от копоти и крови.

— Бросить оружие! Лечь на пол! — Патрульные взяли его на прицел. В их намерениях сомневаться не приходилось. Под тактическими шлемами холодные злые лица, в глазах служебное рвение и толика страха.

Николай лег. Чья-то нога уперлась ему меж лопаток, руки заломили за спину — в полном соответствии с процедурой захвата. Он терпел — секунд пять. Потом давление извне, как ни странно, исчезло. Морщась, он перевернулся лицом вверх.

— Крейн.

Охотник, без видимых усилий держа арктурианца на весу, глянул на коллегу:

— Подъем, Ник… Этот кособокий, ничего себе не напозволял?

— Так, самую малость. — Николай приподнялся.

Опомнившись, десантники вскинули лимы. И вздрогнули от двух щелчков предохранителей. Медленно повернулись к стеновому разлому, в котором с самой пессимистичной миной на лице расположился Тодопиус. Кисло улыбаясь, он целился в ближайших патрульных из антиматов. А антиматы штука такая — увидишь не с того конца и может случиться неприятность.

— А там, в комплексе, этих вояк еще полно. — Гигант огорченно вздохнул. — Жаль. Нет, правда…

— У нас приказ командования, — рискнул сказать арктурианский офицер. — Этот человек задержан.

— Еще никто не брал Охотника так, — процедил Крейн. — Вы знаете устав…

— Что здесь происходит?! — В центр управления ворвался Атрат; за ним маячил крупногабаритный силуэт Гранатова. Вновь Гранатов — да что же такое… Подойдя к подопечным, куратор прошипел: — Вы что, интергалактический конфликт пытаетесь развязать?

— Нет. — Крейн не выказал и грана эмоций.

Атрат перевел дыхание:

— Ник, как ты?

— Процентов на 20… Что тут делают арктурианцы?

— Их крейсер направлялся в ЦУКОБ, когда поступил твой сигнал. Находясь в сороковом секторе, они немедля изменили курс. Ничего странного.

— Да?

— Да. — Куратор жестом руки подозвал командира десантной группы. — Забирайте. Только без вольностей, ясно.

— Еще минутку. — Николай кивнул сумрачному Гранатову.

— Валяй. — Хольгон предельно холодным взглядом подавил возражения офицера.

— Отойдем.

Двухметровая зона пустоты, свобода для краткой беседы — немного, конечно. Николай постарался улыбнуться; боли он отдастся позже, когда останется один.

— Слушаю, — не выдержал УКОБовец.

Ради чего он носится по галактике за чужим человеком? Ответственность? Долг? Наличие свободного времени? Николай подавил обилие вопросов. Время расставит акценты.

— У вас есть семья?

— Жена, сын и дочь. А что?

— Ничего. У меня к вам личная просьба. Найдется листок бумаги и ручка?

Гранатов достал из внутреннего кармана потрепанный блокнот. И неожиданно пустился в объяснения:

— Бумага кажется мне…

— Код авторизации моего корабля. — Николай вернул листок хозяину. — Найдете по маяку…

— Найдем.

— Там моя, э-э… напарница. Позаботьтесь о ней.

— Обещаю. — Взгляд Гранатова тверд и искренен. — Под личную ответственность.

— Когда проникните на корабль, она скорее всего начнет стрелять, но вы ее уговорите… У вас ведь дар.

Гранатов тяжело переступил с ноги на ногу, но взгляда не опустил. Молча кивнул.

— И еще… — Краем глаза Николай заметил приближение офицера. — Научите ее готовить что ли.

Сухо щелкнули наручники.

Темнота, холодные прикосновения камня, мертвая тишина — беспросветное существование. Карцер. Одиночество. Николай отжался в пятьдесят седьмой раз; более интересного занятия он придумать не смог. Темнота давила, тонкими щупальцами прокрадывалась в душу и растекалась льдом — лишала воли, скрадывала надежду.

Острые каменные грани неприятно давили на ладони. За два месяца одиночного заключения он привык к подобным ощущениям — иной альтернативы не было. Разве что воспоминания о прошлом…

Для исключения широкой огласки суд состоялся в закрытом режиме. Хотя какой суд — стоя на постаменте, освещенном рефлекторами, Николай выслушал заранее подготовленный приговор. Бесстрастный голос судьи арктурианца — высокого облаченного в черную мантию законника — зачитал обвинения на одиннадцати листах и напророчил бесконечность в колониальной тюрьме Фогос. И более ничего — ни защиты, ни оправданий. Единственными свидетелями выступали многочисленные охранники, но вряд ли они много поняли из обвинительного монолога. Стояли по периметру пустой залы с каменными лицами и не сводили гипнотически холодного взгляда с обвиняемого. Одно лишнее движение и кинутся, сомнут.

Именно на суде Николай в полной мере осознал произошедшее: его вычеркнули — просто взяли и удалили из жизни. Стерли упоминания о нем из всех федеральных источников, возможно и в людской памяти покопались. Зачем помнить грязь, недостойную и двух слов. Ни одного знакомого лица в суде — да, закрытый процесс, да, федеральные политесы. Но даже одно человеческое лицо облегчило бы понимание безысходности свершившегося.

— Кранство. — Отжимания последовали чаще, давя ярость и боль. Он не хотел обвинять Управление, но черные мысли упорно пробирались в голову, грозя захватить главенство и наполнить душу ненавистью.