Кристофер Паолини - По ту сторону звезд [litres]

Вся сила воли понадобилась ей, чтобы стоять неподвижно, пока жути приближались. Инстинкт самосохранения требовал выскочить из засады, напасть на них врасплох, но разум советовал проявить выдержку, и почему-то Кира прислушалась к разуму.

И жути не заметили ее.

Они пронеслись мимо, оставив запах гари, слегка отдававший корицей, смешанный с тошнотворной вонью дерьма и гниения. Эти твари, кто бы они ни были, явно больны. Двое из звероподобных, пробегая, глянули в сторону Киры. Глаза крошечные, с красными ободками, из них капает что-то желтое.

«Почему они меня не заметили?» – недоумевала Кира. Ниша совсем неглубокая. Она глянула на себя, и на миг голова пошла кругом: Кира не увидела ничего, кроме сумрачного пятна стены. Провела рукой перед своим лицом – и опять ничего, разве что вокруг пальцев чуть исказился воздух, как бывает в зеркале.

Капсула с телом Трига оставалась на виду, но она-то внимание жутей не привлекала.

Невольно Кира ухмыльнулась от уха до уха. Кроткий Клинок искажал лучи света вокруг нее, как это делал плащ-невидимка, с которым она и Иста часто играли в детстве. Но «скинсьют» лучше – работает почти без ряби.

Жути пробежали еще несколько метров по коридору. И тут шестиногий остановился, повернул в сторону Киры голову, больше смахивавшую на череп. Ноздри его раздувались, втягивая воздух, потрескавшиеся губы расползлись в мерзком оскале, обнажились зубы.

Черт! Видеть ее они не видели, но учуять могли…

Шестиногий зашипел, стал разворачиваться в сторону Киры, скрежеща когтищами по палубе.

Больше ждать смысла не было. Испустив боевой клич, Кира ринулась навстречу этой твари. Одну руку выбросила вперед, и Кроткий Клинок послушно пронзил покрытое болячками существо треугольным лезвием, которое сразу же обросло черными тонкими иглами.

Тварь завизжала, забилась, обмякла.

Другой рукой Кира проткнула следующего гада и убила его на месте.

Двое готовы, двое остались.

Гуманоид направил на Киру какой-то маленький прибор. Громкий хлопок ударил в оба уха, что-то задело бедро, Кира споткнулась. Бедро онемело, боль быстро распространялась по позвоночнику, электрические разряды простреливали нервы в руках.

Она задохнулась и на миг утратила подвижность. Воспользовавшись моментом, на нее прыгнула другая жуть – звероподобная. Столкнувшись, обе они покатились по коридору. Жуть попыталась впиться Кире в лицо и шею хищными челюстями; Кира прикрылась рукой, и зубы твари соскользнули с затвердевшей поверхности Кроткого Клинка, а когти столь же бессмысленно царапали защищенный «скинсьютом» живот Киры.

Хотя инстинктивно это существо вызывало ужас, ранить Киру оно, по-видимому, не могло. Тогда оно запрокинуло голову и из разинутой пасти извергло на голову и грудь Киры зеленоватую струю.

Резкий запах ударил в ноздри, завитки дыма поднялись от тех участков кожи, на которые попала жижа. Но боли Кира не почувствовала.

Эта тварь плеснула в нее кислотой. Сама мысль привела Киру в бешенство. Как эта сволочь посмела? Если б не Кроткий Клинок, кислота превратила бы ее в оплавленный, бесформенный труп.

Кира сунула кулаки в пасть жути. Сделала резкое движение обеими руками – и оторвала твари голову, обрызгав стены кровью и ошметками плоти.

Задыхаясь, оглянулась в поисках человекообразной жути, намереваясь прикончить и ее. Гуманоид оказался справа от нее, жвала раскрыты, жемчужно белеют зубы. Он заговорил – шипя, подвывая:

– Ты! Утраченная плоть! Ты войдешшшь в Утробу!

Шок замедлил реакцию Киры. Противник успел обвить ее правую руку щупальцем, и по ее коже, прямо в мозг, пробежал огненный ток.

Жуткое чувство узнавания охватило ее, и Кира дико вскрикнула, когда перед ней все вспыхнуло белым.

Она увидела саму себя разом с двух сторон, в кладовке «Смягчающих обстоятельств». Несовпадающие точки зрения накладывались, смешивались, порождая искаженную картинку. И не только образы были смешанными и неоднозначными, но и эмоции, которые тоже вроде бы не принадлежали ей: удивление, страх, торжество, гнев, досада, сожаление.

Один из тех, чьими глазами она видела, пытался спрятаться, полз за стеллаж с оборудованием, его подстегивал ужас. Другой был уверен в себе, не боялся. Он оставался на месте и оттуда стрелял, горячие лучи пронзали воздух. Она увидела саму себя, как она бежит к выходу – медленно. Слишком медленно. Черные шипы неконтролируемо, беспорядочно выскакивали из ее кожи во все стороны.

Потом она повернулась, лицо ее было искажено страхом и гневом, она подняла пистолет, отобранный у погибшего члена экипажа. Яркая вспышка – пули ударили в стену.

Один из тех, чьими глазами она видела (тот, который боялся), орал и махал руками, отчаянно умоляя ее не стрелять.

Тот, кто не боялся, метнулся вдоль стены, уклоняясь от выстрелов. Его они не пугали. Замерцали искры – пули испарились, подпаленные лазерными лучами.

Но одна пуля попала в трубу в дальнем конце комнаты, трубу с красной меткой, и те двое, чьими глазами она видела, бросились в разные стороны, когда грянул гром. На миг картинка разъехалась и отключилась, а когда вернулась, оказалась еще более фрагментированной, чем вначале.

Теперь смотревших сделалось трое, и по-прежнему ни один из них не был Кире знаком. Новый источник – меньше других, картинка у него не столь отчетливая, как у первых двух, оно видело не глазами, но все же смутно, туманно воспринимало окружающую обстановку. И оно было одержимо тем же страхом и гневом, какие ощущала Кира, только в нем страх и гнев умножались смятением и дезориентацией.

Взрыв разорвал корпус «Смягчающих обстоятельств». Ветер когтями цеплял Киру за руки, за ноги, и вот уже она летит, вращаясь, в открытом космосе. Три разных сознания воспринимали один и тот же калейдоскоп звезд, и боль сотрясала троицу разорванной плоти. Из этих троих первые два были слабее, их зрение помрачалось, уходило сознание. Но с третьим иначе. Оно было ранено, испугано, обозлено, оно лишилось цельности, но не лишилось движущей силы. Куда же направиться? С родительской формой утрачен контакт, и нет возможности обнаружить ее. Слишком много волокон было порвано, слишком много связей нарушено. Осколок не мог существовать сам по себе. Цикл самовосстановления был запущен и тут же дал сбой: не хватало ни знаний, ни нужных элементов.

Ярость и страх не ослабевали, и под их воздействием осколок стал растягиваться, выбрасывая в пустоту паучьи нити, нащупывал источники тепла, отчаянно искал родительскую форму, как велел фрактальный узор. Если потерпит неудачу, судьба его – вечный сон.

Но как раз в тот миг, когда последний свет угасал в глазах двух остальных – как раз когда обоих окутывал душащий туман забвения, – раскинутые нити поймали и удержали их плоть. Воцарилось смятение. Затем потребность исцелять взяла верх над иными командами, каким следовали ищущие паучьи нити, и проявилась новая боль: покалывание, которое стремительно превратилось в терзающую пытку, пронизывающую каждый сантиметр изуродованных тел.