Александр Нагорный - Грегорианец. Четвёртый [СИ]

Было около полуночи. Теперь надо было отыскать Праща. Дартин стучался во все кабаки, где виднелся хотя бы слабый свет. Биотехноса, любящего наполнить желудок, не оказалось ни в одном из них.

В шестом по счету месте Дартин рассудил, что поиски безнадежны. Он велел своему слуге ждать его лишь в шесть часов утра, и, где бы тот ни находился сейчас, он имел на то полное право.

К тому же юноше пришло в голову, что, оставаясь поблизости от места происшествия, он может скорее раздобыть какие-нибудь сведения об этой таинственной истории. Итак, в шестом кабачке, как мы уже говорили, Дартин задержался, спросил бутылку вина, устроился в самом темном углу и решил дожидаться утра.

Но и на этот раз его надежды были обмануты, и хотя он слушал внимательно, но посреди шуток и ругательств, которыми обменивались между собой постояльцы, составлявшие почтенное общество, где он находился, он не услыхал ничего такого, что могло бы навести его на след бедной похищенной женщины.

Итак, он вынужден был, допив, поудобнее усесться в углу и кое-как заснуть. Дартину, как мы помним, было двадцать лет, а в этом возрасте сон имеет неоспоримые права, о которых он властно заявляет даже самым безутешным сердцам.

Около шести утра Дартин проснулся с тем неприятным чувством, каким обычно сопровождается начало дня после дурно проведенной ночи. Сборы его были недолги. Он ощупал себя, чтобы убедиться, что никто не обокрал его во время сна, и, обнаружив свое кольцо на пальце, кредиты в кармане и рельсовики за поясом, встал, заплатил и вышел, надеясь, что утром поиски слуги окажутся более удачными, чем ночью.

Действительно, первое, что он разглядел сквозь сырой сероватый туман, был честный Пращ, ожидавший его с двумя лайтфлаями у дверей маленького кабачка, мимо которого Дартин прошёл, даже не заподозрив о его существовании.

Вместо того чтобы проехать прямо к себе, Дартин сошёл с лайтфлая у дверей Вельера и торопливо взбежал по лестнице. На этот раз он решил рассказать ему обо всём, что произошло. Несомненно, Лау Вельер мог дать ему добрый совет по поводу всей этой истории, кроме того, полковник ежедневно виделся с императрицей, и, быть может, ему удалось бы получить у её величества какие-нибудь сведения о женщине, которая, очевидно, расплачивалась теперь за преданность своей госпоже.

Господин Вельер выслушал рассказ молодого человека с серьезностью, говорившей о том, что он видит в этом приключении нечто большее, чем любовную интригу.

— Гм… — произнес он, когда Дартин закончил повествование. — Совершенно очевидно, что тут не обошлось без его высокопреосвященства.

— Но что же делать? — спросил Дартин.

— Ничего, покамест решительно ничего, кроме одного, как можно скорее уехать из Гранжа, о чем я уже говорил вам. Я увижу императрицу, расскажу ей подробности исчезновения бедной женщины, а она, конечно, не знает об этом. Эти подробности дадут ей какую-никакую нить, и, быть может, когда вы вернетесь, я смогу сообщить вам добрые вести. Положитесь на меня.

Дартин знал, что Лау Вельер, хоть он и грегорианец, не имел привычки обещать, но, если уж ему случалось пообещать что-либо, он делал больше. Итак, молодой человек поклонился ему, исполненный благодарности за прошлое и за будущее, а почтенный полковник, который, со своей стороны, принимал живое участие в этом храбром и решительном юноше, дружески пожал ему руку и пожелал счастливого пути.

Решив немедленно привести советы в исполнение, Дартин отправился на улицу Флайтов Империи, чтобы присмотреть за укладкой кофров. Подойдя к дому, он увидел господина Бон, стоявшего в халате на пороге двери. Все, что осторожный Пращ говорил ему накануне о коварных свойствах их хозяина, припомнилось сейчас Дартину, и он взглянул на него с большим вниманием, чем когда бы то ни было прежде.

Помимо желтоватой болезненной бледности, говорящей о разлитии желчи и, возможно, имеющей случайную причину, Дартин заметил в расположении складок его лила что-то предательское и хитрое. Мошенник смеётся не так, как честный человек; лицемер плачет не теми слезами, какими плачет человек искренний. Всякая фальшь, это маска, и, как бы хорошо ни была сделана эта маска, всегда можно отличить её от истинного лица, если присмотреться внимательно. И вот Дартину показалось, что Бон носит её, и притом препротивную.

Поэтому, поддаваясь своему отвращению к этому человеку, он хотел пройти мимо, не заговаривая с ним, но, как и накануне, Бон сам окликнул его.

— Так, так, молодой человек, — сказал он. — Кажется, мы недурно проводим ночи? Уже семь часов утра! Как видно, вы немного переиначили обычай и возвращаетесь домой тогда, когда другие только выходят из дому.

— Вот вам не сделаешь подобного упрека, мэтр Бон, — ответил юноша, — вы просто образец степенности. Правда, когда имеешь молодую и красивую жену, незачем пускаться в погоню за счастьем. Счастье само приходит в дом. Не так ли, господин Бон?

Бон побледнел как полотно и криво улыбнулся.

— Вы большой шутник! — сказал он. — Однако где же это, вы шатались сегодня ночью, мой юный друг?

Дартин опустил глаза на обувь, доверху покрытую грязью, но при этом его взгляд случайно перенесся на башмаки домовладельца. Казалось, они побывали в той же самой луже, пятна на тех и других были совершенно одинаковы.

И тут одна мысль внезапно поразила Дартина. Тот толстый человек, низенький, с проседью, этот одетый в темное платье, похожий на лакея старик, с которым так пренебрежительно обращались вооруженные всадники, сопровождавшие гравикар, был сам Бон. Муж руководил похищением жены.

Дартином овладело желание схватить его за горло и задушить, но, как мы уже говорили, это был весьма осторожный юноша, и он сдержал порыв. Однако лицо его так заметно изменилось, что Бон испугался и попятился назад, но он стоял как раз у той створки двери, которая была закрыта, и это препятствие вынудило его остаться па месте.

— Вы изволите шутить, милейший, — сказал Дартин, — но мне кажется, что если моя обувь нуждается в чистке, то ваша тоже требуют щетки.

Неужели и вы, мэтр Бон, гуляли где-то в поисках приключений? Ну, знаете, это было бы непростительно для человека вашего возраста, у которого вдобавок такая молодая и красивая жена!

— О нет! — отвечал Бон. — Я ездил вчера навести справки об одной служанке, она мне совершенно необходима, а так как дороги за столицей сейчас плохие, я и принес оттуда всю эту грязь, которую еще не успел отчистить.

Это предположение явилось первым утешением для Дартина. Если Бон знал, где его жена, значит, можно было, употребив кое-какие средства, заставить его развязать язык и выболтать секрет. Речь шла лишь о том, чтобы превратить это предположение в уверенность.