Александр Нагорный - Грегорианец. Четвёртый [СИ]

— Это правда! — сказал хозяин. — Я отлично помню эту историю. Так ваша милость говорит о господине Басс, не так ли?

— Да, именно так зовут моего спутника. Господи помилуй! Уж не случилось ли с ним какого-нибудь несчастья, любезный хозяин? — Дартин поддержал инкогнито и скрыл истинную суть подруги, согласившись в душе на мужское обращение.

— Но ведь вы, ваша милость, должны были и сами заметить, что он не мог продолжать путь.

— Это правда, он обещал догнать нас.

— Он оказал нам честь остаться.

— Как! Остаться? — удивился парень.

— Да, в этой гостинице. И, по правде сказать, мы весьма обеспокоены.

— Чем?

— Некоторыми издержками.

— О чем же тут беспокоиться! Он заплатит всё, что задолжал.

— О, вы поистине проливаете бальзам на мои раны! Мы оказали ему кредит, и еще сегодня утром лекарь объявил нам, что, если господин Басс не заплатит ему, он возьмется за меня, ибо это я посылал за ним.

— Да разве Басс ранен?

— Не могу сказать вам.

— Как это не можете? Вы ведь должны быть лучше осведомлены о нем.

— Это верно, но в нашем положении мы не говорим всего, что знаем, особенно если нас предупредили, что за язык мы можем поплатиться ушами.

— Ну а могу я видеть его?

— Разумеется. Поднимитесь по лестнице на второй этаж и постучитесь в номер первый. Только предупредите, что это вы.

— Предупредить, что это я?

— Не то с вами может случиться несчастье.

— Какое же это несчастье может, по-вашему, со мной случиться?

— Господин Басс может принять вас за кого-нибудь из моих домочадцев и в порыве гнева проткнуть вас или прострелить голову.

— Что же это вы ему сделали?

— Попросили у него денег.

— Ах, торпеду в сопло, теперь понимаю! Это такая просьба, которую Басс встречает очень дурно, когда он не при деньгах, но, насколько мне известно, деньги у него есть.

— Вот и мы так думали. Так как наше заведение содержится в большом порядке и мы каждую неделю подводим итоги, мы и подали ему счет в конце недели, но, должно быть, попали в неудачную минуту, потому что не успели мы заикнуться о деньгах, как он послал нас далеко. Правда, накануне он играл…

— Он играл! — покачал головой Дартин. — С кем же?

— О, господи, кто его знает! С каким-то господином, которому он предложил партию.

— В этом все дело. Бедняга, как видно, всё проиграл.

— Вплоть до своего лайтфлая, потому что, когда незнакомец собрался уезжать, мы заметили, что его слуга забирает флайт господина Басс. Мы указали ему на это, и он ответил, что мы суемся не в свое дело и что флайт принадлежит ему. Мы сейчас же предупредили господина Басс, но и он сказал, что мы низкие люди, если сомневаемся в слове дворянина, и что если тот говорит, что флайт принадлежит ему, значит, так оно и есть…

— Узнаю! — пробормотал Дартин.

— Тогда, — продолжал хозяин, — я ответил ему, что так как, по всей видимости, нам не суждено столковаться друг с другом насчет платежа, я надеюсь, что он, по крайней мере, будет так любезен и перейдет к моему собрату, хозяину другого отеля. Однако господин Басс объявил, что мой лучше и он желает остаться здесь. Этот ответ был слишком лестен, чтобы я мог настаивать. Поэтому ограничился тем, что попросил его освободить занимаемую комнату, лучшую в гостинице, и удовольствоваться хорошенькой комнаткой на четвертом этаже. Но на это господин ответил, что он с минуты на минуту ждет свою любовницу, одну из самых придворных дам, и, следовательно, я должен понять, что даже та комната, которую он удостаивает своим присутствием, слишком убога для той особы. Однако же, вполне признавая справедливость его слов, я все же счёл себя вынужденным настаивать. Тут, даже не дав себе труда вступить со мною в переговоры, он вынул рельсовик, положил его на столик и объявил, что при первом же слове, которое будет ему сказано о переезде куда бы то ни было, он размозжит череп всякому, кто будет иметь неосторожность вмешаться в его дела. Поэтому, с тех самых пор никто, кроме его слуги, и не входит к нему.

— Так Роберт здесь?

— Да, через пять дней после своего отъезда он вернулся, и тоже очень не в духе. По-видимому, и у него тоже были какие-то неприятности в дороге. К несчастью, он более расторопен, чем его господин, и ради него переворачивает все вверх дном. Решив, что ему могут отказать в том, что он попросит, он берёт всё, что нужно, сам.

— Да, — отозвался Дартин, — я всегда замечал в нём редкую преданность и понятливость.

— Вполне возможно, но случись мне хотя бы четыре раза в году столкнуться с подобной преданностью и понятливостью и я разорен.

— Это не так, потому что Басс заплатит.

— Гм… — недоверчиво хмыкнул хозяин.

— Он пользуется благосклонностью одной очень знатной дамы, и она не оставит его в затруднительном положении из-за такой безделицы, какую он должен вам.

— Если бы я осмелился сказать, что я думаю…

— Что же вы думаете?

— Скажу больше — что знаю…

— Что знаете?

— Даже больше, в чем абсолютно уверен…

— В чем вы уверены? Расскажите.

— Я сказал бы вам, что знаю, кто эта знатная дама.

— Вы?

— Да, я.

— Каким же образом вы узнали это?

— О, если бы я мог положиться на вашу скромность…

— Говорите. Даю вам честное слово дворянина, что вы не раскаетесь в своем доверии.

— Так вот, как вы понимаете, беспокойство заставляет делать многое.

— И что же вы сделали?

— О, ничего такого, что превышало бы права кредитора.

— Итак?

— Господин Басс передал нам карту послание для этой герцогини и приказал отправить его по почте. В то время слуга его ещё не приезжал. Принимая во внимание, что он не мог выйти из комнаты, ему поневоле пришлось дать это поручение нам…

— Дальше.

— Вместо того чтобы отправить её по почте, что никогда не бывает вполне надежно, я воспользовался тем, что один из наших людей должен был ехать в Гранж, и приказал ему лично вручить карту герцогине. Ведь это и значило исполнить желание господина, который так сильно беспокоился об этом, не так ли?

— Приблизительно так.

— Так вот, известно ли вам, кто такая эта знатная дама?

— Нет, я слыхал о ней от Басс, вот и всё.

— Известно ли вам, кто такая эта мнимая герцогиня?

— Повторяю вам, что я не знаю её.

— Это старая прокурорша, которой по меньшей мере пятьдесят лет и которая еще корчит из себя ревнивицу. Мне и то показалось странно!

— Почему вы знаете все?

— Да потому, что, получив письмо, она очень рассердилась и сказала, что господин Басс ветреник и что он, наверное, получил удар шпагой.

— Так он получил удар?

— О, господи, что это я сказал?

— Вы сказали, что Басс получил удар шпагой.

— Так-то так, но ведь он строго-настрого запретил мне рассказывать об этом!