Артём Помозов - Лестница в небо [litres]

Внезапно настигло…»

– …первыми я убил родителей того пацана. Это было несложно. Просто выломал их хлипкую деревянную дверь и вошел. Никто из них не проснулся. Никто не понял, что умер, когда заточка прервала их жизни. А потом я нашел те деньги. И сжег их в раковине. Представляешь, они как в кино лежали! Наличкой! Стопка такая, перевязанная резинкой. Я не знаю, почему я это сделал. Просто возненавидел их до глубины души. Не мог принять, что они не пошли до конца, чтобы засадить этого мажорика за решетку, пускай у них было бы и не так много шансов. Но, блин, какая уже разница? Что сделано, то сделано. Разобравшись с ними, я забрал ключи и документы от машины бати того погибшего. И поехал к той самой семейке…

«…взрослого, толстого борова он застрелил в голову из пистолета с глушителем. Кровь разлилась по белоснежным обоям. Его жену, молодую красавицу, он приложил затылком об барную стойку.

Остался последний, их миленький сыночек. Схватил его, ударил несколько раз и швырнул в сторону окна.

Шелестело стекло.

Повсюду были осколки: торчали из сочащегося кровью опухшего лица его жертвы, падали на асфальт. Летели долго с пятого этажа. И звонко разбивались.

Кусок стекла впился в прочную черную кожаную куртку, но до кожи не достал.

Человек в маске, мститель, схватил худощавого парня за горло, сжал крепко.

В живот заехал. И подтащил мажора к оконному проему.

Секунда прошла, как худощавый оказался над пропастью. Падение будет долгим. Пятый этаж. А что там под бедолагой? Твердый асфальт? Худощавый умрет не в полете, потому что убивает не падение, а внезапная остановка в конце. Это известно каждому.

Жертва знала, что обречена. В ее молящих глазах это читалось. Глаза могут поведать о многом. Его рот, с исполосованными осколками губами, раскрылся в яростном крике:

– Что тебе нужно?! Деньги?! У меня много денег!

Хватка Никиты начала ослабевать. Он устал смотреть на перепуганного мальчонку, который еще совсем недавно называл себя крутым парнем и хозяином жизни.

– Деньги? Хочешь придать своей жизни ценность? Но она не дороже, чем жизнь комара. Что комар просто биологический организм, что ты. Так что ничем ты не уникален и не дорог. И никогда не был.

– Ты возомнил себя Богом, тварь?! Игроком с человеческими судьбами?! Ты кто, на хрен, такой вообще?!

– Я не Господь Бог. И не игрок. Я тот, кто вершит настоящее правосудие. Смерть за смерть.

Приговоренный к смерти смотрел в маску.

Чтобы разглядеть того монстра, что скрывался под ней.

– Зачем? – спокойно спросил Никита.

– Чт… что? – залепетала жертва.

– Зачем ты смотришь туда? Что ты хочешь узнать? Кто я? Ты пацана вспомни того, которого уложил. А я тот, кто пришел воздать тебе по заслугам. Хочешь видеть мое лицо? Мне не жалко. Но тогда придется тебя отпустить, и ты упадешь. Хотя ты все равно умрешь, – и разжал ладонь.

Раздался глухой удар и скрежет металла. Худощавый приземлился на крышу дорогого внедорожника. На продавленной крыше – кровавый след и мешок расколотых костей. Все то, что осталось от „хозяина жизни“…»

– …не знаю, правильно я поступил или нет. И, наверное, никогда не узнаю. Но я сделал выбор. Надеюсь, он был верным…

«…человек в маске подошел к журнальному столику, который стоял у роскошной кровати.

Семейная фотография в рамке. Опрятный мальчик в рубашечке. Рядом с ребенком стояла женщина. Наверняка его мать. Настоящая мать, а не та молодая шлюха, голову которой он раскроил об барную стойку.

Идиллия на фотографии.

Ничто не предвещало беды.

За дверью, на лестничной площадке – какая-то возня. Соседи услышали звуки борьбы и вопли? Вызвали мусоров? И как сбежать? Ведь никого из них не нужно убивать. Они-то точно не заслужили смерти. И ментов валить – западло. За что им гибнуть? За то, что исполняют свой долг?

Мститель посмотрел в то, что осталось от окна. Внизу собрались зеваки. Охали и ахали, разглядывая мертвого жильца. Хозяин внедорожника с продавленной крышей матерился на всю улицу. Ему было плевать на окочурившегося мажорчика. И правильно. Для них ведь все, кто не родня, – грязь, что выскабливают из-под ногтей. И ненавидят они друг друга. И презирают. Так что машина гораздо ценнее жизни человека. Как и деньги.

Тот мажор сдох, подобно псу, как ему и полагалось.

Люди стояли и смотрели на остывающий труп. И не из-за того, что они глубоко сожалели о его прерванном существовании. Просто это было первое яркое событие за долгие годы их пустой жизни.

Никита вышел из квартиры…»

– …после такого оставаться в городе – расписаться в своем смертном приговоре. Семейка-то не просто так богатенькой была, за ней наверняка кто-то стоял. Пришлось бежать…

«…Никита включил нейтральную передачу, затянул ручник и заглушил двигатель.

„Пежо 605“ тряхнуло.

Слева от машины простиралась заледеневшая река.

Кожаная куртка и маска лежали в сумке в багажнике. Сейчас Никита нацепил на себя простую ветровку. Неподходящая одежда для зимы, но ему было все равно.

Хлопнул дверью.

Улица обдала ледяным дыханием.

А автомобиль остался дожидаться сотрудников милиции…»

– …это был две тысячи шестой год. Еще годик до зарождения нашей Зоны оставался. Сюда двинуть не мог по вполне себе понятным причинам. – Он улыбнулся. – А потом уже, когда тут вся движуха началась, узнал. Подумал, что здесь смогу начать все сначала. Как видишь, начал. Но не с военными, само собой, как всем рассказывал. А с наемниками. На ученых пахал сначала, навыков набирался, потом, когда кланы начали формироваться, всякие заказы на убийства исполняли, несколько раз проводником подряжался. Да до хрена чего я натворил. Много на мне крови, Скай.

Скай молчала.

Минуту, две, три.

Не находила, что сказать.

– Это же останется между нами, ведь так?

– Д… да… да, хорошо… Мне… мне нужно выйти… Подышать воздухом. Прости, Коннор.

И она выскочила в коридор.

Наемник остался в гордом одиночестве.

– А знаешь что, Скай? – уже в пустоту выговорил он. – Будь у меня шанс все переиграть, я бы поступил аналогично. Ничего не меняя. Такой уж я. С обостренным чувством справедливости.

Андрей обошел развороченный БТР-80. Корпус боевой машины был изрешечен пулями, навылет пробит, как дуршлаг, да весь покрыт копотью. Колеса спущены, оплавлены, что неудивительно. Венчали надгробие крупнокалиберный пулемет Владимирова да тело пулеметчика, торчащее из люка.

Следующая преграда – БРДМ поперек узкой улочки. В верхнем бронелисте, у самой башни, – оплавленная дыра от кумулятивного заряда. Башню сорвало, скинуло, у разбитых гусениц теперь она валялась.