Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

— Так и есть! — подтвердил Ральф.

— Спас мне жизнь, — сказал отец Ярви.

— Чтобы ты мог спасти мою жизнь и жизнь моего сына.

И Сафрит пихнула Доздувоя в плечо, да так сильно, что серебряные браслеты на его запястье зазвенели.

— Смотри, как ты богат! Ты силен, здоров как бык, и денег у тебя куры не клюют, и у тебя есть друзья, с которыми ты, может быть, снова встретишься!

— Кого только не встретишь на кривой дорожке к Последней двери, эт точно… — пробормотал Ральф, задумчиво теребя бороду.

— Так что это огромная удача, просто огромная! — твердо сказала Сафрит. — Благодари бога, которому ты поклоняешься, за каждый день своей жизни!

— Надо же, такое мне раньше и в голову не приходило, — пробормотал Доздувой, морща лоб от непривычных мысленных усилий. — Но я непременно подумаю над этим! И впрямь, моя жизнь полна скрытых блаженств…

И тут начал тщательно перебирать серебро у себя на запястье.

— Вот только разок в кости сыграю… или пару раз…

И пошел себе туда, где уже горели городские огни.

— Ну вы только посмотрите… Не в коня корм! Никаких уроков не извлек! — сердито сказала Сафрит.

Она стояла, уперев руки в боки, и смотрела вслед Доздувою.

— Можно подумать, их вообще кто-нибудь извлекает, — заметил Ральф.

Бранд протянул ему руку:

— Я буду скучать по тебе.

— А я — по тебе, — сказал кормчий, накрывая своей лапищей его запястье. — Ты хороший гребец, хороший боец, и вот с этим у тебя тоже все хорошо.

И он постучал Бранда по груди и наклонился поближе:

— Пребывать в свете, так ты говорил, парень?

— Я по вам по всем буду скучать.

И Бранд поглядел на Торлбю, на улицу, по которой ушла Колючка, и к горлу подкатил комок. Вот так вот взяла и просто ушла, хоть бы слово сказала. Как будто он никто и звать его никак. Обидно. Очень.

— Ты не волнуйся.

И Сафрит положила ему руку на плечо и сжала пальцы.

— Найдешь себе другую.

— Такую, как она, — нет.

— А это что, плохо? — удивилась мать Скейр. — Да я знаю дюжину девиц в Вульсгарде, которые глаза друг другу выцарапают ради такого парня, как ты.

— А это что, хорошо? — парировал Бранд. — И потом, зачем мне безглазая жена?

Мать Скейр прищурилась, и ему опять стало не по себе.

— А ты женись на победительнице.

— Разумный совет, — согласился отец Ярви. — Однако тебе пора, мать Скейр.

И он мрачно покосился на стражу над городскими воротами.

— Полагаю, в данный момент ванстерцы здесь не слишком желанные гости…

Служительница прорычала:

— Мать Воронов снова танцует на наших границах…

— Вот почему мы, как Служители, должны утвердить волю Отца Голубок, и пусть кулак разожмется и станет раскрытой ладонью.

— Этот твой союз… — И Скейр с недовольным видом почесала бритую голову. — Прекратить вековую вражду — дело не простое, кровь губкой не смоешь…

— Вот это деяние, достойное песен.

— Люди предпочитают песни, в которых льют кровь, ибо они глупы.

И глаза ее вновь превратились в голубые щелки.

— Сдается мне, ты хочешь залечить одну рану, чтобы нанести другую, гораздо более глубокую. Но я дала тебе слово, и я сделаю, что смогу.

— Мы все делаем то, что можем.

И они с отцом Ярви сцепили на прощание руку, и эльфьи браслеты Служительницы зазвенели.

И тут его взгляд, спокойный и ровный, нашел Бранда.

— Благодарю тебя, Бранд, за помощь.

— Я лишь делал то, что положено.

— Я думаю, ты сделал гораздо больше положенного.

— Ну… старался творить добро.

— Возможно, скоро настанет время, когда мне понадобится человек, у которого на уме не высшее благо, а обычное. Пойдешь со мной, коли позову?

— Это будет честь для меня, отец Ярви. Я ж ваш должник. Вы ж меня на корабль взяли.

— Нет, Бранд. Это я обязан тебе.

И Служитель улыбнулся.

— И совсем скоро я намерен вернуть долг.

Бранд спускался с холма, лавируя между палатками, шалашами и хлипкими хибарами, которые выросли у ворот города, как грибы после дождя. Как же много их стало… Видно, люди бежали от войны с ванстерцами и теперь вот жмутся в страхе к стенам Торлбю.

Сквозь щели в плетеных стенах просачивался домашний свет очагов, в вечернем воздухе разносились голоса, откуда-то доносилась печальная песня. Он прошел мимо большого костра, вокруг которого сидели старики и дети, вихрем взвивались искры, освещая изможденные лица. В воздухе стоял густой запах дыма, навоза и немытого тела. Кислая вонь его детства, но тогда он ее не чувствовал. А теперь он знал, что скоро они выберутся отсюда.

И он шел и то и дело ощупывал кошелек под рубахой. Увесистый такой. В том кошеле лежало красное золото князя Варослава, и желтое золото Императрицы Виалины, и доброе серебро в монетах, на которых отчеканен профиль королевы Лайтлин. Этого хватит на хороший дом у стен цитадели. И Рин ни в чем не будет нуждаться. Он улыбался, открывая скрипучую дверь их хибарки.

— Рин, я…

И осекся, увидев там кучу незнакомых людей. Мужчина, женщина и сколько детей? Пять? Шесть? Все сидели, тесно прижавшись друг к другу, у очага, где он обычно грел усталые ноги. И Рин среди них не было.

— Вы кто такие?

Страх схватил его холодной рукой за сердце, и он положил руку на рукоять кинжала.

— Все в порядке! — И мужчина поднял вверх ладони. — Ты Бранд?

— А кто ж еще? Где моя сестра?

— А ты не знаешь?

— Если б знал, стал бы спрашивать? Где Рин?

Он стоял перед хорошим домом у самых стен цитадели.

Домом, приличествущим богатой женщине — из хорошего тесаного камня, двухэтажным, с драконьей головой на коньке крыши. Уютный дом, в котором горит огонь в очаге, и свет его льется сквозь щели в ставнях на вечернюю улицу. Красивый дом рядом с ручьем, что течет у глубокой канавы под узким мостом. Чистый и ухоженный дом со свежевыкрашенной зеленой дверью, а над дверью вывеска качается. А на вывеске меч.

— Здесь?

Бранд частенько таскал в дома богатых ящики и бочки и хорошо знал здешние крутые улочки. И эту тоже знал. Но никогда не был в этом доме и понятия не имел, как могла оказаться в нем сестра.

— Здесь, — ответил мужчина и постучал в дверь костяшками пальцев.

Бранд стоял и все не мог решить, какую позу принять, и когда дверь резко распахнулась, как раз перетекал из одной в другую и застыл с глупым видом.

Рин изменилась. Даже больше, чем он. Превратилась в женщину — высокую, с худым лицом. И волосы остригла. И на ней была туника доброго сукна, богато расшитая по вороту, под стать жене богатого торговца.

— Все хорошо, Хейл? — спросила она.

— Уже лучше, — ответил мужчина. — К нам тут вот кто пришел.

И он отступил в сторону, и свет упал на лицо Бранда.

— Рин… — прохрипел он, не зная что сказать, — я…