Сергей Семаргов - Последняя звезда [litres самиздат]

Вот справа выскочил другой перс. Этот был очень молод. Ополоумев, он бежал, размахивая руками и что-то истошно крича. Кеос хотел было развернуть коня и добить беглеца, но этого перса уже преследовали: за ним вылетел Леонид с копьём наперевес. «Где только он взял это копьё?», – промелькнуло у Кеоса в голове, и в следующую секунду Леонид метнул острое оружие в спину убегавшему. Перс захлебнулся и перестал кричать, споткнулся, полетел кубарем. Кувыркаясь, он ещё больше вогнал копьё себе в спину, и оно проткнуло его насквозь, выйдя наружу. Полными недоверия большими красивыми глазами, молодой персидский воин посмотрел на острие, торчавшее у него из груди. Всё ещё не веря в случившееся, он инстинктивно хватался за окровавленное древко, и пытался вытащить его из груди. Его движения напомнили Кеосу котёнка, которого зачем-то привязали к дереву верёвкой. Перс-котёнок, глупо мусолил древко руками, беспомощно корчась, пытаясь вытащить скользкое от крови древко. Несколько мгновений – и он затих, держась обеими руками за копьё, так и не избавившись от выражения недоверия в глазах.

Кеос перевёл взгляд на Леонида: на лице воина не было жалости, лишь звериная радость. Леонид тоже смотрел на Кеоса, мелко, неестественно смеясь. Недоверчивые глаза котёнка выветрились из сознания Кеоса, душа его воспламенилась от взгляда Леонида, и внутри у него родился звериный, утробный крик хищника, пирующего над жертвой. Воздев мечи к небу, воины, не сговариваясь, повернули коней и помчали бок обок в глубину чащи добивать персов. Крики всадников Александра наполняли чащу со всех сторон. В общем шуме слышались и совсем другие крики, – раненые и умирающие враги стенали и молили о пощаде.

На полном скаку воины вылетели на большую поляну, – там шёл смертельный бой.

Леонид резко остановил своего коня, и тот встал на дыбы. Кеос залюбовался ими: в белых одеждах, красных от крови, яростный, пышущий жаром, Леонид сверкал на солнце, гарцуя на коне, словно это сам Марс спустился на землю и воплотился в прекрасного смертного.

– Марс с нами!!! – крикнул что было духу, во весь голос Кеос и рванулся на середину поляны.

Там четверо пеших персов, сбившись в кучу, отчаянно защищались, а семеро конных греков, окружили их и, пользуясь численным преимуществом, устроили забаву. Они рысью кружили вокруг несчастных, осыпая ударами. Удары были не сильные, но персы, загнанные в ловушку, каждый такой удар отбивали, словно бы это был удар могучего бога-кузнеца Гефеста. Одним словом, персы теряли самообладание и совершенно неразумно тратили последние силы. Леонид и Кеос беззастенчиво влились в общее веселье. Ни на минуту не задумываясь о неблагородстве своего поступка, друзья въехали в круг и добавили каждый от себя по удару. Появление дополнительных сил окончательно сломило и без того надломленный дух персов, послышался визгливый голос старшего и они разом пали на колени, побросав оружие и моля о пощаде. Леонид нагнулся и подобрал персидский меч. Все всадники удивились и уставились на него. Леонид молча развернул меч рукояткой к противнику и подал его персу:

– Ты, жалкая скотина, бери меч и сражайся!

Но перс замахал руками, запричитал, пал ниц и пополз к Леониду. Приблизившись, он облобызал копыта коня, конь шарахнулся. Перс поднялся и обхватил сандалии Леонида, так же пытаясь облобызать их. Леонид скривился в презрении, ткнул рукояткой меча перса в грудь, но тот словно не замечая поданному ему оружия, целовал ноги и всё молил, молил, молил… Глаза Леонида наполнились презрением, и он от всей души пихнул малодушного персидского воина в грудь. От удара боевой сандалии тот отлетел и упал на спину. Всадник тронул коня следом. Конь заржал, встав на дыбы, стараясь по свойственному коням благородству, не наступить на человека, но Леонид упорно удерживал поводья, не давая коню возможности перешагнуть. В конце-концов, конь устал стоять на дыбах, и, расширив зрачки от ужаса, опустился на скорчившееся под копытами тело. Перс заверещал, как недорезанная свинья, конь взвился снова, и снова Леонид не дал коню свободы.

Так продолжалось около минуты: перс всё орал и орал, а конь всё переступал и переступал на месте. Оставшиеся трое персов стояли на месте, зачарованные жутким зрелищем. Вскоре перс затих. Обрушившаяся тишина подтолкнула воинов, и они бросились в рассыпную, истошно вопя. Поражаясь малодушию персов, греческие воины, последовали примеру Леонида и принялись топтать обезумевших врагов. Визгом наполнилась вся поляна, весь лес. Этот визг, как потом говорили, слышала вся гипархия, преследовавшая персов в лесу. Персы умирали один за другим, раздавленные под копытами лошадей, визжали, молили о пощаде, ползали в пыли, но никто, никто из них даже не попытался поднять мечи, валявшиеся у них под ногами!

Закончив своё не столь достойное дело, конники остановились. Случай заставлял задуматься. Для гордых греков поведение персидских наёмников не укладывалось в голове, и было ниже всякого человеческого достоинства. «Если уж принимаешь смерть, готовься принять её в бою. Если не готов, не начинай боя вовсе!» – так учили их деды, заветам которых они следовали.

– Это персидские наёмники, – сказал Каликс, – У них нет чести! – Окружающие всадники согласно закивали. – Храбрые перед боем, когда они в большинстве, и готовые лизать ноги, стоит только грекам показать храбрость, – воины молчаливо кивали. Происшедшее подействовало на них очень угнетающе, и только тут до них докатилось, наконец, осознавание того, что бой закончен: враг сломлен, рассеян, подавлен, и даже готов лизать ноги. От этого весь запал куда-то стух, продолжать дальше не хотелось.

«У-у-у-у-у» доносилось с опушки.

– Кажется, трубят, – рассеянно произнёс Кеос.

Звук шёл уже давно. Трубач трубил отбой и затем сбор. Товарищи стали медленно поворачивать назад, к опушке леса. Ехали шагом, молча, уже не обращая внимания на персов, которые всё ещё продолжали метаться по лесу. Большинство персидских воинов были уже без оружия, многие избавились от флагов и знаков различия своих войск, бросили оружие и напоминали, скорее перепуганных крестьян, чем доблестных воинов. Наскочив на всадников, они или бросались бежать в противоположном направлении или падали ниц, моля о пощаде. Греки не обращали на них никакого внимания. Похоже, общее состояние свершившегося дела, постепенно распространилось на всю гипархию: струйки конников медленным шагом стекались со всех сторон, двигаясь на зов труб. Словно река, уже преодолевшая пороги и отбурлившая, греческая конница медленно и мощно вытекала из леса. Угар боя угас, и на людей тяжким бременем наваливалась усталость. Начинали болеть ссадины, царапины, раны и ушибы.