Денис Артемьев - Партийный билет в нагрудном кармане

– Думаешь, они к нам ещё прилетят?

– Нет. Нельзя надеяться на их помощь. Придётся самим.

– Да, никому мы не нужны, – Эрик понял: она говорила не только про инопланетян. Это её "не нужны" относилось, по большей части, ко всему человечеству в целом.

– Лора, ты совсем не веришь людям.

– Меня так учили. Всю жизнь. Прямо не говорили, но поступками показывали, что врать это нормально, так и надо; по-другому не выжить. Быть паталогически влюблённой в себя дурой прекрасно. Меньше чувств, больше покупок. Хочешь жить хорошо, проходи мимо чужих несчастий. Иди, торопись, а лучше беги по дороге жизни, гоняйся за достатком. Не оглядывайся на прошлое, не задумывайся о будущем, живи настоящим.

Каждое её слово было пропитано горечью, которая сочилась короткими рубленными фразами прямо в уши её любимого. Лора, бесхитростно, первый раз в жизни, открывала душу, и давалось ей это на удивление легко.

– А мне ты веришь? – Эрик тоже любил её. Его вопрос подразумевал другой вопрос, настоящий, который интересует любого влюблённого. – "Я люблю тебя. А меня ты любишь?".

– Что ты! – Лора грустно улыбается, её брови взлетают в удивлении на лоб. – Я ведь тебя люблю. – Вот так просто она изгоняет из его сердца все сомнения. Взяв руку Эрика, прячет её в своих ладонях, окутывает в нежность лёгких прикосновений. – Люблю. Через тебя и к человечеству по-другому относиться стала.

– А нашим товарищам ты доверяешь?

– Я их уважаю, – Лора, стала серьёзной. – Некоторых побаиваюсь, других не понимаю, но полностью доверяю только тебе.

– Что же ты их подозреваешь? Но, в чём?

– Нет. Просто мне трудно с ними. Расслабиться до конца не могу.

– Этого и не надо. Главное верить.

– Я верю. Смотрю на звёзды, потом на тебя, и верю.

Лора в это мгновение чувствует себя счастливой. Рассмеявшись, она обняла и поцеловала Эрика в губы. Оторвавшись от начала любовной прелюдии, Эрик сказал:

– Ты права. Любовь и революция сёстры, за них умирать не жалко.

К себе в квартиру они пришли ближе к трём часам ночи. Оба устали. Один долгий день прошёл, другой наступал. Молодость, счастье настоящей любви, питало их, вера в революцию делала неутомимыми, железными.

Раздеваясь, Лора, с хитринкой в голосе, спросила Эрика:

– Скажи мне, как в твоем сердце неистового бойца, уживаются столь противоречивые желания.

– Какие?

– Бескорыстие, ежеминутная готовность к самопожертвованию и тяга к вещам?

Да, Эрик, убеждённый сторонник мира духовного, любил вещи из мира сугубо материального. Грубо говоря, он сам был барахольщиком. Многого он позволить покупать себе не мог, денег не хватало, но то, что у него висело дома в шкафах, отличалось наивысшим качеством. Товарищи знали об этой его слабости (он её не скрывал) и предпочитали закрывать на неё глаза. Эйх страдал от невозможности избавиться от страсти приобретательства; об этом тоже все знали; многочисленные попытки перестать гоняться за шмотками заканчивались, рецидивом озлобленного, вынужденным воздержанием, шопинга. Эрик выделялся среди знакомых леваков своим франтоватым внешним видом. Никаких подделок из третьего мира он не носил и не признавал: сплошные бренды с мировыми именами. Он лучше бы поголодал неделю другую, занял, но купил бы то, что ему нравилось. Эйх никогда не довольствовался убогим ширпотребом. Часы он носил швейцарские, золотые. Костюмы итальянские, сорочки шёлковые. Джинсы американские. Свитера, куртки, майки, всё только фирменное. Парфюм французский, самый дорогой, самый лучший. Конечно, он все богатства своего гардероба напоказ старался не выставлять. На собрания и прочие партийные сборища одевался довольно скромно (выделялся всё равно, просто не так выпукло, чтобы никого не раздражать), оставляя себе возможность выпендриваться в других местах массового скопления народа. Он любил посещать кинопремьеры, изредка захаживал в театры, обожал посиделки с непартийными приятелями в ресторанах (хотя таких загулов вне партии становилось всё меньше, чем серьёзнее становилась их борьба, и тем дальше от него отдалялись обычные беспартийные друзья). Лора жила с ним пятый месяц и хорошо знала обо всём, включая и слабость, питаемую им к броским вещам. Но прямой вопрос о причинах его зависимости задала впервые.

– А-а, вот ты о чём. Сам не попробуешь, не поймёшь. Я понимаю, что болен и никак свою болезнь не оправдываю. Поэтому, я хорошо чувствую ненужность постоянного приобретения, весь идиотизм преклонения перед вещами. Избавиться от тяги к красивым, новым вещам до конца не удаётся. Утешает одно: скоро мне совсем некогда будет заниматься шопингом. Вооружённая борьба излечит от позорного недуга.

– Не переживай, ты мне и без одежды нравишься. Иди ко мне.

Лора, уже раздевшись, лежала под одеялом, протягивая к Эрику обе руки. Сейчас он не была революционеркой, на остаток ночи она стала просто женщиной.

Воплотить в жизнь планы масштабной экспроприации, буржуазно-воровской прослойки Фаверленда, у УРА с наскока не получилось. За полтора месяца все группы вместе совершили всего пять акций, две из которых оказались неудачными.

Карис Ган со своими бойцами (он довёл численность группы до пяти человек) из всего предложенного им списка возможных объектов экспроприации выбрал криминального авторитета, держащего пригороды столицы в железных тисках своей алчности. Публичные дома, подпольные игорные дома, торговля наркотиками: Жир Пухис не брезговал ничем. Естественно, его ежемесячный доход измерялся миллионами наличных марок. Часть их должна была оседать у Пухиса непосредственно в его штаб-квартире – загородном особняке. Оттуда он руководил делами. Ган разумно рассудил, что в полицию мафиози не побегут, а денег теоретически можно взять у Пухиса больше, чем в любом отделении центрального банка. Двадцать дней наблюдатель из его пятёрки – Марк Сион следил за особняком криминального авторитета. В его обязанности входило тщательное составление расписания распорядка дня Пухиса – «Что? Куда? Когда?». Ган не рисковал и не организовал серьёзного наблюдения полностью положившись на расторопность Сиона; хоть он и был новеньким и никак ещё не сумел проявить себя в партийных делах, Ган считал, что такое простое задание, выполнить ему вполне по силам и потом, такая проверка обкатает новичка, приблизит к настоящим делам. Нужно доверять товарищам.

Ночи конца апреля и начала мая в этом году выдались довольно прохладными и Марк, и так сидевший круглые сутки напролёт в сосновой роще, растущей на холме перед особняком Пухиса, позволял себе каждые пять-десять минут отхлёбывать из фляжки с бренди. Заедать жгучую горечь приходилось яблоком. Другой закуски в холодильнике на съёмной квартире не нашлось, и это было хуже всего. Яблоко. Вяленый запах чуть заветренного обкусанного плода яблони. Ощущения пробуждались, выбирались из-под завалов шлака времени – в основном неприятные воспоминания из прошлого. А разве бывают другие? Марк Сион ненавидел себя, да и к другим, в частности к партийным товарищам, не питал особой любви. Как только он почувствовал яблочный запах, шестерёнки памяти закрутились, цепляясь за соседей, вытягивая за собой звуки, образы. Стук дверок железных шкафчиков. Детские колготки. И снова запах – варёная капуста и молочный суп. Страх и одиночество. Пожалуй, тогда в детском саду, когда мать начала оставлять его там на целую неделю, он, в полной мере, и прочувствовал свою никчёмность.