Андрей Посняков - Крестоносец

На протяжении всего пути Максим так и не пришел в сознание, лишь метался, бредил – видать, хорошо его приложил тот чертов крестоносец. Хотя… сотрясение, вряд ли чего больше – лучник прав, парню сейчас бы покой…

Покой…

– Что это там слева, не деревня, часом?

– Избы! – присмотрелся стрелок. – И церковка… или часовня. Какое-то большое село!

Ратников хмыкнул:

– Теперь бы еще узнать, есть ли там немцы?

Ну, прямо, как в кино! Этакие партизаны…

Возница придержал лошадей, обернулся:

– Так что, сворачивать?

На фоне быстро темнеющего неба светились тусклые огоньки лучин. Скоро и они погаснут – спать в те времена ложились рано.

– Я схожу, посмотрю, – неожиданно предложил Эгберт.

И несмело улыбнулся. Этот парень вообще стеснялся незнакомцев, чужих.

– Давай, – Миша махнул рукой и, услыхав донесшийся лай, добавил: – Смотри только, чтоб собаки не разорвали.

С минуту было слышно, как под ногами Эгберта скрипел снег. Затем все стихло. Лишь собаки залаяли еще больше, заливистей – понятно, почему.

Снег давно уже перестал валить, небо прояснилось, видны стали и звезды и нарождающийся молодой месяц – узенький такой серп. Максим наконец пришел в себя и попросил пить.

Ратников рванул с пояса флягу:

– Как себя чувствуешь?

– Ничего… Только перед глазами – мурашки зеленые.

Мурашки… Хорошо, хоть так. Могли ведь и мечом достать… и копьем… и стрелою. Могли… Нет уж, больше для Макса – никаких схваток!

– А где Эгберт?

– Да должен бы уже прийти…

Сказав, Ратников снова услыхал скрип – кто-то шел. Видать, возвращался Эгберт, кому ж еще-то?

Точно, он!

– Поехали, нет там никого. Ни русских, ни немцев.

Бывший подмастерье давно уже научился прилично болтать по-русски, и в войске Александра его не считали чужим, принимая за чудина или эста, и тех и других хватало с обеих сторон, и кнехтами-ратниками, и так, на подхвате. Гибли они обычно первыми, и никто их не считал, так и в летописях указывалось – «бесщисла».

С новой силой залаяли псы.

– Я тут договорился, – Эгберт кивнул на крайнюю избу, хозяин которой, выскочив на улицу, уже отворял низенькие воротца.

– Сюда, сюда от, заезжайте. Коняк можете в хлев поставить, все одно немцы коровенку свели.

Немцы коровенку свели… Это хорошо! Вряд ли сей мужичок питает симпатии к крестоносцам.

– Ну, заходите… Что с малым-то? Чего шатается? Ранен?

– Да есть немножко.

В маленькой курной избенке оказалось очень тепло и уютно, к тому ж – малолюдно, хозяин оказался вдовцом и жил один месте с дочкой – рыженькой, лет тринадцати с виду, девчонкой, с явным удовольствием исполнявшей роль домовитой хозяйки.

– Сюда, эвон, на лавку садитесь, к столу… Посейчас, еще один светец зажгу… Раненого давайте туда, ближе к печке. Вона, на сундуке шкура постелена. Господи, молоденький-то какой… А бледненький! Ничего, вылечим, выправим, на ноги поставим. Онучи туда, к огню, вешайте.

– Я так-то рыбак, да зимой больше охочусь, – рыжеволосый, невысокого росточка, хозяин чем-то походил на свою дочку… Вернее – она на него. Вздернутые носы, круглые, с веснушками, лица, любопытные светло-серые глаза.

– Меня Путятой зовут, а дочку мою – Ефросиньей… Вы ешьте, ешьте, варево-то.

На следующий же день Макс почувствовал себя гораздо лучше, даже порывался встать, пойти… Только вот пока не очень-то ясно было – куда идти? На псковской дороге вполне могли быть немцы, а остатки разгромленного отряда Домаши Твердиславича уже давно наверняка пробились к своим.

И все же, решились отправиться к Пскову. Уже приготовили лошадей, с утра решили выезжать, а сегодня, что ж – Ефросинья топила баньку, а ближе к вечеру обещался вернуться хозяин, ушедший на охоту вместе с лучником Ермолаем.

Они вернулись гораздо раньше, возбужденные, почти что бежали, а Ермолай так прямо светился радостью:

– Отыскали! Отыскали своих, братцы!

– Да что ты говоришь? – удивленно вскинул глаза Михаил. – А это точно – свои, не немцы?

– Свои… Я ж охотник. И стяги видны, и шеломы сияют – кованая рать суздальская. Станом встали на озере, близ Вороньего камня.

Обоих парней, Макса и Эгберта, Ратников отправил в деревню, что на том берегу озера – у Путяты там жили дальние родичи. Ребята поехали не одни, с проводницей – рыженькой Ефросиньей, явно положившей на Максика глаз.

Когда прощались на озере, у развилки, девчушка окинула Ратникова честнейшим взглядом и, перекрестясь, заверила, что присмотрит за раненым самолично.

– Ну и за этим тоже, – она кивнула на Эгберта и засмеялась.

– Дядь Миша, – Макс все же пытался встать. – А вы куда же?

– А я разберусь тут, что к чему, и за тобой приеду. Ты, главное, выздоравливай, нам с тобой еще в Дерпт надо!

Вот тут Миша соврал – в Дерпт он собирался один, без Максика. Для того и отправлял – с глаз подальше. Пусть уж лучше полежит, оправится…

– Ну, мы поехали тогда? – натянув вожжи, Ефросинья причмокнула губами. – Н-но милаи… Трогай!

Лошади ходко понесли сани по накатанной дорожке и вскорости скрылись в зарослях камышей, близ берега выпирающих изо льда настоящим лесом.

А Ратников и двое воинов быстро свернули влево – туда, где развевались гордые новгородские стяги и блестели на солнце шлемы суздальской кованой рати. Говорят, суздальцев должен был привести князь Андрей, брат Александра Грозны Очи.

Они успели как раз вовремя! Как раз – к своим, к новгородцам… Те были рады, многие узнавали:

– Эгей, Мисаил! Парни! Да вы никак упаслися?!

– Упаслися, чего ж!

– Как там было-то, на дорожке? Говорят, жарко?

– Да уж, не холодно!

У леса, по всему берегу, горели костры – ратники готовили пищу. Настроение было боевым, решительным – не сегодня-завтра ждали немцев. Не так и много было воинов – вряд ли больше двух тысяч, так ведь и рыцарей не ждали много. В ожидании неминуемой брани, воины подбадривали друг друга. Со всех сторон слышались шутки, прибаутки, смех.

Михаил понимал, конечно, куда угодил, и что не сегодня-завтра будет. Знаменитое Ледовое побоище – что же еще-то? Да и по времени уже пора – скоро, может, уже завтра – пятое апреля. Ратников, как историк, такое забыть просто не мог.

Как не мог теперь и уйти – тогда просто почувствовал бы себя трусом. Хотя, оно конечно, можно было бы затаиться все в той же деревне да посмотреть на битву издалека…

Все так, но что сказали бы воины, те двое? Ладно – не вполне еще оправившийся от удара по голове Максим или слишком уж юный Эгберт – эти, да, пусть сидят за печкой. Но такой умелый воин, как Ратников… Его отказ пойти сейчас к русской рати вызвал бы у лучника Ермолая и его неразговорчивого спутника Силантия, мягко говоря, недоумение. А то б – и скрутили, как несомненного предателя-переветника? А оно надо?