Дмитрий Матяш - Выход 493

Вскочив на ноги, ликующий Лек принялся исполнять посвященный поверженному крылачу, незамысловатый победный танец, состоявший по большей части из ритмичных движений тазом и размахивания руками. Новоиспеченный герой слишком увлекся хореографией и не обратил внимания на то, что «Чистильщик» тронулся с места. Даже легкого сдвига «Форта» под ногами оказалось достаточно, чтобы парень, совершив неудачный пируэт, потерял равновесие и полетел с крыши прицепа на асфальт.

Натужно взвыв, «Чистильщик» рванул вперед, подняв в небо столб черного дыма. А пританцовывающий Лек слетел с крыши с такой же непринужденностью, как слетает с тарелки в мусорное ведро недоеденный кусок мяса. Все его попытки уцепиться за край гладкой крыши, как и надежда но то, что его крик кто-то услышит, свелись на нет. Даже если б и было за что ухватиться, то продержаться, повиснув где-то между краем крыши и убегающим асфальтом долго ему все равно не удалось бы. Равно как никому не удалось бы услышать его ор, ведь в последнем отсеке, кроме него больше никого не было, а в соседнем — медблоке — вряд ли кто-то стал бы прислушиваться к наружным звукам.

Так или иначе Лек, здорово шлепнувшись об асфальт спиной и по инерции кубарем прокатившись несколько метров, с минуту извивался, лежа на спине, как ошпаренный, хватая ртом воздух и пытаясь закричать. А когда его легкие, будто сдавленные прессом, отпустило, из гортани вырвался нечеловеческий вопль. И если бы не видеть, как посреди дороги бьется, словно в агонии, тело юного стрелка, можно было подумать, что это взвывают к небу тлеющие остатки машин.

«Чистильщик» скрылся из виду быстро. Гораздо быстрее, чем Лек понял, что он уже никогда не сможет рассказать салагам из «учебки» как он снял одним выстрелом крылача, в то время, как пулеметчики расстреливали облака.

Крысолов пытался уснуть, удобно устроившись на расстеленном поверх капота «Чистильщика» любимом матрасе, старость и грязь которого отнюдь не мешали чувствовать себя так же комфортно, как в гостиничном люксе.

Да вот только сон не шел. Уже который день Кирилл Валериевич не мог заснуть, как бы не старался. Едва ему удавалось сомкнуть глаза, как дурацкие мысли, словно вороны, дождавшиеся когда уберут огородное пугало, налетали на него со всех сторон. Сколько у нас топлива? Сколько мы истратили патронов? Какое состояние машин и криокупола? Каков дальнейший план?

Но это было бы еще полбеды, если бы вслед за этими пернатыми, не вгрызались бы в сердце Кириллу Валериевичу так нелюбимые им, несущие с собой только сомнения и разлад, крысы. Сначала пробиралась одна, самая шустрая, но Крысолов не даром получил свое прозвище. Прибить ее не составляло ему никакого труда, что он и делал. Но когда их становилось все больше и больше, когда они уже не пользовались лазейкой первой крысы, а начинали прогрызать свои ходы и Крысолов не успевал их уничтожать, он сдавался…

И тогда это начиналось…

Для чего мы вообще едем в тот Харьков? (одна крыса) Посмотреть на кормящихся христовым именем нищих? (вторая) Уверить их, что они не одни в этом мире? (третья, четвертая) Подбодрить их, мол, выберемся, не мандражуйте, ребята! (сразу несколько) Посидеть с ними у костра, выслушать их длинную и, несомненно, грустную историю выживания, а потом поделиться своей? (еще пара) А в конце — вот вам презент, так сказать, от старшего брата — ящик патронов и пулемет, отстреливайтесь на здоровье! (снова несколько) А ведь был прав генерал Толкачев. Определенно в чем-то был прав. (много и крупных) Мы выполняем всего лишь роль того проклятого, что шел к нам с весточкой из Харькова, не так ли? (прорвались…) Различие скрывалось только в том, что харьковчанам было наплевать на жизнь того бедолаги. Дойдет — так дойдет, а не дойдет… Раз уж они наладили с ними контакт, а другими словами — приручили этих полулюдей, то они могли отсылать их и десятками. Сотнями. Через каждых два дня отправлять в Киев гонца, или не так? А мы — что? Мы взяли самые лучшие машины, самых лучших бойцов, и на каждом шагу рискуем их жизнями. А ради чего, собственно? Почему они из Харькова, если им так нужно, не выслали караван своих «друзей»? Кого-то бы убили, но и кто-то вернулся бы обратно если не с патронами, то хотя бы с информацией. А так получается, что это нам нужно? Зачем? Я не видел пустых, безнадежных лиц и выплаканных глаз? Навиделся за свое, не всякому врагу желать. Так зачем?! (много-много крупных, серых, хвостатых крыс) Почему бы нам не развернуться, пока еще не поздно, и валить отсюда к чертовой матери? А? Что скажешь? А если кто-то в Укрытии снова проголосует за экспедицию — флаг им в руки и древко в задницу! Валяйте! Наберите команду сами и давайте, покажите всем насколько вы круты! Спасатели, мать вашу! Дотяните хотя бы до Полтавы не обоссавшись. Василий Андреевич? А что Василий Андреевич? У него просто свое мнение, вот и все. Старик надумал на старости лет совершить доброе дело? Да ради Бога! Но только не подвергая смертельной угрозе еще жизни двадцати человек. Пускай бы прислушался, когда говорили, что нужно отправить «Бессонницу» одну, ведь она и уязвима меньше по сравнению с грузовиками, и маневрировать ею легче, и место для дневной стоянки находится проще. Да и экипаж у нее скромный — всего три человека, с десантом — семь. Василий Андреевич и еще шесть безумцев. Уверен, такие найдутся. (крысы обрели небывалых размеров, но вдруг сжались, затрепетали и шмыгнули во все стороны, как тараканы от света)

Это вошел другой крысолов.

А что ты будешь делать, а? (защемились крысы во все углы, отвратительно запищали) Что ты будешь делать, громила ты херов, когда уже дряхлый старик сядет за руль БМП? Помашешь ему платочком, перекрестишь вслед и пойдешь со спокойной душой спать на своем гребаном матрасе, зная наверняка, что тот уже не в состоянии ни стрелять, ни драться? (все меньше…) Успокоишься, что тебя миновала сия чаша и Совет тебя не тронул, как никогда не трогает? (…и меньше) Будешь дальше воспитывать своих курсантов, не задумываясь для чего ты это делаешь? (… и еще меньше). А что будет через месяц-другой, знаешь? Знаешь, что случается, когда человек дни и ночи напролет прислушивается к звукам — а не лязганье ли это гусениц слышится вдали? Ты же возненавидишь себя! Возненавидишь, потому что с каждым днем все явственнее будешь понимать, что ты нужен был там, что те люди нуждались в тебе, но ты побоялся…

Побоялся?! Ты что это, вправду? (три черных крысы остановились, развернулись)

Не обманывай себя хотя бы сейчас — да, побоялся! (кыш…) Попытке найти проточную воду ты предпочел медленное испарение из пересыхающей лужи.

Проточную воду? О, друг, да ты никак философ, я погляжу. (те же крысы, на одну меньше) Оптимист, значит? Считаешь, в Харькове тебе медом намазано? Все еще веришь, что мир можно вернуть людям? Если так, то ты смешон, ей Богу. И мне тебя истинно жаль. А почему ты не подумаешь, что твой ручей может иссякнуть быстрее, чем испарится, как ты назвал, моя лужа?