Дмитрий Матяш - Выход 493

Почему же не думаю? Думаю. Но не обманывайся — тебе этого не хочется, так же как и мне. Ведь смерть не бывает одинаковой, и ты знаешь это отменно. Одно дело умереть, пытаясь выбраться из горящего котла еще и помогая при этом другим, и совсем другое — опустив руки, эгоистично низвергнуться в пучину. А ручей… Что ж, даже если он иссякнет, то за то время, что он тек, признай — он жил! Пока он бежит, он живет, понимаешь? Он живет, а не бессмысленно испаряется! Живет… Живет… (больше ни одной)

Крысолов уснул. После нескольких поистине тяжелых дней, сначала посвященных подготовке к экспедиции, а теперь уже и во время ее продвижения, ему наконец удалось уснуть. И крысы больше не донимали его.

Снился пляж и набегающие на него белые барашки волн. Он никогда не видел моря вживую, но откуда-то знал, как шумит прибой. Как кричат чайки. Как поглаживает лицо легкий теплый бриз. Как бегут где-то в вышине белые пушистые клочки туч. Как мягко и приятно шевелится под ногами золотистый песок. Как заманчиво шелестят широколистные кипарисы.

Господи, какая же это идиллия! Полжизни, не задумываясь, отдал бы чтоб только оказаться в этом месте не во сне. С разгону вбежать в это бескрайнее синее море, поднять в воздух мириады брызг и отдать все свое тело, без остатка, в объятия нагретых щедрым южным солнцем волн. И больше ничего не просил бы от жизни. Клянусь, больше ничего…

Господи, как же красив был созданный Тобою мир! Так бы и созерцал его до скончания дней…

Очнувшись, Крысолов первым делом взглянул на часы и был приятно удивлен — он проспал почти четыре с половиной часа. Неплохой результат. Все же лучше, чем надвинув на глаза кепку и скрестив на груди руки полулежать в запыленной кабине и отгонять от себя словно назойливых мух отрицательные мысли. И хотя в ногах даже после сна все еще чувствовалась тяжесть, прилив сил сон, безусловно, обеспечил.

— Спали? Счастливчик. А у меня бессонница уже с месяц. Крысы…

Приподнявшись на локтях, Кирилл Валериевич изумленным взглядом окинул забравшегося на переднее колесо трактора поникшего, изнуренного, с синими мешками у глаз то ли от недосыпания, то ли от всей прожитой жизни старика. Вспомнились слова Стахова, когда он рассказывал, как тот подслушал его разговор с одним из новичков. Что тут скажешь, умеет старик подкрасться незаметно, умеет.

— Что вы сказали? — выдавил Крысолов из себя, все еще находясь в дремотном состоянии, не в силах избавиться от мысли, что старик присутствовал не только здесь, на этом колесе, но и в его голове, наблюдая за разыгравшейся там баталии.

— Крысы, говорю, — поднял брови Василий Андреевич. — Только закрываю глаза, и вижу целые полчища. Как ж тут уснешь?

— Знакомо, — честно ответил Крысолов.

— У вас тоже такое бывает? — неподдельно удивился старый полковник.

— Если выражаться фигурально, то — да, бывает. Хотя чаще они имеют форму вопросительных знаков. — Крысолов приподнялся и сел, опершись спиной на решетку лобового стекла.

— Вопросы… Сомнения… Да-а-а… — будто погрузившись в мир прошлого, задумчиво протянул Василий Андреевич. — Рано или поздно они одолевают каждого человека, не говоря уже о тех, на кого возложена большая ответственность. Поверьте, Кирилл Валериевич, я понимаю вас больше чем кто-либо. И знаю, какие думы тяготят вам сердце. Но вам, в отличии от меня, еще не за что чувствовать вину. Вы все делаете правильно, и люди доверяют вам. А доверие — это самое главное, уж поверьте.

— А вы чувствуете за собой вину? — осторожно спросил Крысолов.

— Хм, — уголки рта у старика приподнялись. — Думаю, вы мне чертовски польстите, если не сочтете, что вся эта экспедиция существует благодаря мне.

— Я об этом не думал, — повел бровью Кирилл Валериевич. — Но даже если подумаю, уверен, не найду в ваших действиях вины. По-моему, никого насильно в экспедицию не заставляли записываться. Никого не принуждали, никому не угрожали. И, если мне не изменяет память, желающих было в два с половиной раза больше, чем мы набрали. Стало быть, люд сам принял решение, как и я с вами. За что вы хотите заняться мазохизмом своей совести я действительно не понимаю.

Старый полковник снова улыбнулся.

— Вы искренни и справедливы, Кирилл Валериевич. Наверное, за эту черту все вас и любят. Но, знаете ли, все же есть разница в поступках людей. Это немного не так, как в Библии, где любое нарушение закона, либо то убийство, либо выкуренная сигарета, есть один грех и отвечать за это все равно смертью. В жизни, между людьми, все по-другому. Ведь, думаю, вы не станете отрицать, что есть разница между тем человеком, что возглавляет экспедицию, и тем, кто спровоцировал ее существование? Кто родил ее. Как вы считаете, у кого из них петля на шее затянута больше? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Не обижайтесь, Кирилл Валериевич, право, я не хотел вас оскорбить, но, думаю, даже если вы и провалите миссию, тьфу-тьфу — он поискал глазами деревянный предмет, чтоб постучать по нему, но не найдя ничего подходящего, забавно постучал себя по лбу, — проклинать вас никто не станет. А меня будут. Ведь не настаивай я на том, чтобы экспедиция существовала и, глядишь, все сидели бы дома, овсяные лепешки ели. А так я, старая калоша, во всем виноват, — он досадливо хлопнул себя по колену. — Вряд ли молодому Владимиру Ивановичу удалось бы убедить народ если бы я тогда не упрекнул Толкачева… — он отвел взгляд в сторону и Крысолову, изначально принявшему слова об субординации как упрек, теперь почему-то стало жаль несчастного, ссутуленного дедка, в которого превратился полковник Щукин. — Так что, товарищ начальник экспедиции, рано тебе еще грустить и жалеть о чем-то. Рано.

Старик заговорщицки подмигнул Кириллу Валериевичу и, опасливо подстраховываясь узловатыми пальцами, нетвердо соскочил на землю (и зачем влезал на то колесо вообще?), после чего неуверенной, какой-то кривой походкой подошел к разложившим костер дежурным и, спросившись, подсел к ним. Те охотно приняли полковника в свою компанию, предложили чаю. Но он то ли скромничал, то ли побоялся за дряхлое сердце, но разделить с дежурившими Тюремщиком и Бешеным удовольствие от чаепития отказался.

Крысолов задумался.

Зачем же он здесь, этот старик? Что он хочет найти? Для чего оставил дом? Неужели не наигрался еще в войнушки? Неужели захотелось на старости лет острых ощущений? Нет, в это не верится совсем. Тогда почему? Да потому, что полковник человек хоть и скрытный по натуре, — чему собственно удивляться совсем не стоит, — но у него же на лбу написано, что он так же, как и все, не смог бы жить нормально, если бы экспедиция ушла без него. Он бы увядал, пропадал бы, как забытый на поле после уборки урожая стебелек пшеницы.