Дмитрий Матяш - Выход 493

По всем признакам, это называлось, как сказал Рыжий, «втюрился»… но Андрей все еще упрямо не хотел в это верить.

— Как знать? — игриво подмигнула она ему. — Возможно, ты сам захочешь составить мне…

Ее оборвал знакомый звук, на который она тут же переключила все свое внимание. Три коротких сигнала, поданных одним из тех приборов, коими был напичкан ее рюкзак. Юля сморщила лоб и, вытащив тот прибор, которым она раньше тыкала в туман, взволнованно посмотрела на его экран. А Андрей вдруг поймал себя на мысли, что такой она нравится ему куда больше — настороженной, строгой, сосредоточенной. Хотя… она нравилась ему всякой. По всей видимости, он втюрился.

Прибор еще раз подал сигнал.

Юля взяла его обеими руками, словно голубя мира, которого вот-вот собиралась подбросить к небу, и медленно направила на Андрея. Глаза у нее округлились, дыхание на мгновенье остановилось. Сжавшись, она всем сердцем надеялась, что определитель выдаст что-нибудь другое, но на экране высветились цифры 12.12: семейство великих перепончатокрылых.

— Сзади! — выкрикнула она.

Но в то же мгновенье, видя, что Андрей пребывает словно в астрале, никак не реагируя на ее крик, бросилась в его сторону. Она не привыкла никого спасать, — рейдерство в одиночестве способствует развитию эгоизма, — а потому ничего лучше, чем повалить бойца на землю, запрыгнув на него, ей в голову не пришло. Возможно, будь у нее чуть больше времени, она бы и успела, но было слишком поздно.

Какая же ты красивая, — последнее, о чем подумал Андрей, прежде чем вырвавшиеся из тумана огромные черные когти, впившись ему в бока и плечи, в мгновение ока вознесли его до таких высот, о которых человек за последних тридцать лет мог только мечтать.

Сначала была тишина. Такая плотная, такая густая, такая прочная, не нарушаемая даже шорохом приходящих в себя ламаров и сбивчивым дыханием разлегшейся на дороге Юлии. И только там, в вышине, Андрей что есть мочи закричал.

В семи километрах на запад трое сталкеров замедлили шаг, оглянулись.

— Кирилл Валериевич, что это? — озадаченно посмотрел на него Лек.

— Спросишь тоже, — фыркнул Секач, видимо позабыв, что и сам недавно задавал такой же вопрос. — Не видишь какая чертовщина в этом городе творится?

— Да но… кажется, это человек кричит, — не отступал стрелок. — Может, из наших кто?

— Ага, из наших, — съязвил Секач. — Тут все «наши», начиная со старика на вокзале, который тоже казался нам человеком. Или ты уже забыл?

Услышав эти слова, Крысолов поежился, словно кто-то бросил ему за шиворот пригоршню льда и бросил на Секача пытливый взгляд.

— Ты это о чем? — спросил он, в уме пережевывая услышанное — правильно ли он его понял? Секач говорит о старике как о несуществующей материи? А ведь сам он ничего им о нем не рассказывал!

— А о том. — Секач демонстративно стянул с руки разрезанную перчатку и протянул ладонь остановившемуся Крысолову. — Видишь?

Крысолов настолько углубился в свои мысли, скрипучей дрезиной возвратившие его обратно к запыленной, неживой коморке диспетчера-начальника вокзала, что поначалу смотрел не на протянутую широкую пятерню, а словно сквозь нее. Тот сжимал-разжимал пальцы, демонстрируя их подвижность, а Крысолов сосредоточенно рассматривал линии жизни и любви на его ладони, будто их широкая вилка сейчас имела какое-то значение. И токмо пару долгих секунд спустя, Крысолов понял, на что нужно было смотреть. На ней не было повязки, хотя все трое видели, как щепетильно старик ее накладывал и проверял. Но самое главное — на ней не было и никакой раны. Даже шрамов от ожогов на пальцах, что Секач получил еще лет десять назад, когда спасал от пожара одну семью в Укрытии, и тех не было. Словно слизал их кто.

— И вот еще, — он повернулся к Крысолову, закатал левый рукав и показал ему часы, которыми еще как гордился. — Пока мы были там — они стояли.

Крысолов ничего не ответил. Многозначительно вздохнул, повернулся и зашагал по направлению к уже проблескивающей промеж выжженных холмов автостраде.

За ним молча, тяжко ступая по размокшей земле, пошли и Лек с Секачом.

Андреевы крики к тому моменту уже стихли.

Растерянность у Юли длилась не дольше трех секунд. Мыслительный процессор в голове, обученный в свое время самим Учителем, просчитав за короткое время все возможные варианты, выдал единственный верный — уходить.

Догонять перепончатокрылую тварь было бессмысленной затеей. В тумане, в незнакомом городе, в одиночку, не располагая ни временем, ни возможностью, со стопроцентным успехом можно было найти только верную смерть. Никакие навыки охотника, никакое чутье не могли даже примерно указать направление, куда тот мог затащить свою жертву. Это может быть и крыша девятиэтажки, и подвал частного дома, и рабочий кабинет в городском суде, и открытые склады на железнодорожном вокзале, и загородный лес, и опрокинутый самосвал, под кузовом которого можно было удобно устроиться для беззаботной трапезы… Версий — тысячи, и все они могли соответствовать действительности. Если кто-то допустил мысль, что достаточно было просто идти на Андреев крик, то он наверняка ни разу в жизни не был в пустынном городе, и не знает, что звук в таких местах неподвластен направленности. Он идет вроде бы сверху, а как будто бы и снизу. Справа, а будто бы и слева. Звучит вокруг, а одновременно и внутри. Идти за звуком, значило идти по наклонной в пропасть.

Ей было искренне жаль парня, но этого оказалось явно не достаточно для того, чтобы сломя голову ринуться за ним вслед, преследуя слепую, бездумную надежду отбить его у хищного крылача. Холодный, трезвый расчет вмиг подавил в ней все сердечно-душевные, присущие каждой женщине, порывы самоотверженно бежать на помощь. И хотя это не мешало ей себя корить за абсолютно несвойственную ей нерасторопность, она, продев руки в лямки рюкзака и схватив сетку с временно бессознательными головоногими, развернулась и резво зашагала к руслу реки.

Посмотрела на часы и чертыхнулась. Пора было возвращаться. Вопли Андрея Тюремщик, скорее всего, за музыкой не слышал, а если их и услышал Рыжий, то до подачи сигнала ракетой Тюремщик все равно вряд ли выдвинется на подмогу.

Ему, как и Кириллу Валериевичу, как и любому другому сталкеру, побывавшему на поверхности хоть с десяток раз, не единожды приходилось слышать, как плачут стены. Надрывно, со стенаниями, со всхлипываниями, точно как живые, а, подойдешь, откроешь дверь — пустотища…

Не раз приходилось слышать, как в эфир пробиваются чьи-то сообщения, молящие о помощи и указывающие адрес, по которому находится дотла сгоревшие дома, школы, военные училища.