Алексей Щербаков - Интервенция

– Погодите, я сейчас разведу огонь, что-нибудь приготовим… – сказал новый знакомый.

– Не стоит, проф [20].

Тони снял с плеча свой рюкзак. На всякий случай, уходя в увольнительную, он захватил бутылку виски и кое-какую еду. Ребята говорили, что в этом городе на все это можно выменять много ценного. Но Тони нравилось знакомиться с людьми. А выменять… От нас не убудет. Он разложил еду на столе возле окна.

– Выпьете, проф?

– Можно.

Профессор полез куда-то и достал старинные серебряные стаканчики. Кивнув на них, он сказал нечто, что Тони не очень понял:

– Эти стаканы третье лихое время переживают. Восемнадцатый год, блокаду и теперь…

– Проф, а почему бы вам не пойти к нам работать? Нам нужны люди, знающие английский язык. Вы человек образованный, к тому же вроде бы приличный. А то из русских к нам набежала такая сволочь… – спросил Тони, когда выпили.

Гурьев как-то заколебался – будто солдат предложил ему что-то очень заманчивое, но стыдное.

– Наверное, и пойду. Просто иного выхода нет. Не все же менять вещи на еду. Когда-нибудь они закончатся. У меня их не слишком много. А вот вы скажите, что тут планирует сделать новая власть?

Тони был простым солдатом и в таких делах не особо разбирался. Но опять же – люди из отдела пропаганды требовали при контактах с местным населением разъяснять цели и задачи миротворческой миссии. Да и профессора было жалко. Хотелось сказать ему что-нибудь хорошее.

– Проф, как я понимаю, тут хотят сделать нечто вроде города-музея. Как эта… А, Венеция.

Гурьев погрустнел:

– Что ж, был город – и не стало. Лучше б его немцы в сорок первом с землей сровняли. Погиб бы город с честью, как и жил.

Тони искренне удивился:

– Но послушайте, проф, ведь если сюда станут ездить туристы, у вас будет хорошая работа, вы будете нормально жить. Как все в Европе живут. Они там вроде бы совсем не бедствуют.

– Оно, конечно, так… Но вот… Вы не были в Венеции? А я был. Один наш популярный музыкант написал такую песню.

Гурьев полез куда-то в угол и извлек гитару. Подстроил и забренчал, напевая что-то. Музыка была приятная, нечто в рок-стиле.

– Я вам переведу.

Тони был из тех парней, которые соображают долго, но если уж понимают – то навсегда. Он долго скрипел мозгами и вдруг понял. Ему помог пример из истории родного края.

…В Техасе очень уважали индейцев. Было время – с ними воевали, да так, что небу становилось жарко. Но каждому новичку впоследствии долго и обстоятельно рассказывали истории о смелости, ловкости и коварстве краснокожих. Каждый мальчишка знал наизусть имена великих индейских вождей. Это были настоящие ребята – сильные и внушающие к себе почтение. В Техасе умеют ценить мужество – пусть это даже мужество тех, кто содрал когда-то скальп с твоего прадедушки. И те, кто с ними сражался, – тоже были ребятами не промах. Это теперь они стали скучными толстыми дядьками, сидящими с пивом у телевизора, у которых от былой ковбойской лихости остались только стетсоны [22].

А когда Тони было двенадцать, его отец отправился по каким-то делам в индейскую резервацию и взял парня с собой. И там Тони увидел этих… Кучка жалких людей, живущих на пособие и вопросительно глядящих на каждого белого: не привез ли он виски? [23]За пять долларов они надевали свои наряды и исполняли военные танцы, которые давно потеряли смысл, ведь, отплясав, они не отправлялись на войну, а начинали высматривать: с кого бы сшибить еще пятерку? Индейцев больше не было. Но не было больше и ковбоев. Остались машины, магазины и скучные люди. Не зря ведь Тони, до того как ушел в армию, два года работал дальнобоем. На трассе, по крайней мере, было весело.

– Резервация. Я знаю, бывал, – сказал он.

– Вот именно. Резервация. Но – что делать…

Тони захотелось продолжить разговор. Только он не знал, про что говорить. И он спросил наугад:

– Проф, я мало знаю о вашем городе. Тут вроде были сильные бои во время Второй мировой?

– Да уж, – грустно усмехнулся Гурьев. – Бои были что надо…

Из дома Тони вышел только через два часа. Он с детства слыхал много рассказов о войне. Его прадед воевал с японцами, а кто-то из предков сложил голову, сражаясь на Гражданской войне на стороне Конфедерации. Но Тони никогда не думал, что можно ТАК воевать. На этот город он смотрел теперь другими глазами. Все-таки хорошо, что русские стали иными, подумалось ему, а то нам бы туговато тут пришлось. Но было чего-то жалко. В Техасе ковбои перевелись давным-давно. А тут – совсем недавно.

Он сам не заметил, как вышел на какую-то площадь, где над одним из угловых домов высилась башня, до слез похожая… Да, именно на это. С детства, проведенного среди прерий, у Тони сохранилась привычка примечать заметные места и давать им имена. Сам того не зная, он про себя окрестил ее так, как звали местные, – love tower [24].

Внезапно перед ним возник сержант армейской полиции:

– Солдат! А ну-ка помогите!

Вместе с сержантом они подошли к санитарной машине, возле которой суетились двое парней в белых халатах. Тони помог запихнуть в машину носилки, на которых отчаянно орал парень, рожа у которого была в глубоких, до мяса, царапинах. Но не только рожа – вся форма была изодрана в клочья. Потом санитары погрузили еще одни носилки – там наблюдалась та же картина.

– Сэр, что их, кошки подрали? – спросил Тони сержанта, когда санитарная машина отбыла.

– Парень, ты будешь смеяться, но так оно и было! Именно кошки и именно подрали. Придурки сунулись мародерствовать вон в тот дом. Открыли на первом этаже какую-то то ли квартиру, то офис. И тут на них как набросятся… А ты не смейся! У нас в Дакоте водятся дикие кошки. Если с такой на узкой тропке встретишься… А если у нее еще и котята где-нибудь рядом – пожалеешь, что на свет родился. Без глаз останешься как пить дать. Только тут вышло еще хуже, чем в Дакоте. Дикие кошки – они ведь одиночки. А тут они, выходит, в стаи сбились. Такого быть не должно, но так оно есть в этом городе. Так что эти парни, как мне санитары шепнули, вряд ли выживут…

Сержант двинулся в одну сторону, Тони в другую – и очутился один на узкой темной улице. Он двинулся туда, где, по его расчетам, был Невский. И тут из подворотни вышел кот… Вздрогнув от неожиданности, Тони вскинул винтовку, но тут же выругал себя за трусость. В самом деле, кот и не думал на него бросаться. Это был крупный черный зверюга со светящимися зелеными глазами. На солдата он смотрел дружелюбно, но с чувством собственного достоинства. Тони вырос в деревне, а потому любил всяких животных. Гораздо больше, чем людей.