Владимир Яценко - Десант в настоящее

— Почему?

— Почему "кажется", или почему "иногда"?

— И то и другое.

Отто прерывается, чтобы опустить пальцы в чашку с маслом.

— Эта штука скверно пахнет. Думаешь, она поможет?

— Высокое содержание каротиноидов и токоферолов.

— Ого! — довольно усмехается Калима. — Теперь точно поможет!

— Опять увиливаешь, — осуждающе говорит он. — Ты же телепат, почему вообще о чём-то спрашиваешь?

— Потому что в основном воспринимаются образы, а не мысли. Ты себе представить не можешь, какая у людей каша в голове. Мыслей, как таковых, что крупинок золота на тонну породы. Безошибочно можно уловить настроение, отношение к себе. Точно понимаешь правду или ложь тебе говорят. Но конкретную информацию получить очень трудно.

— И часто я тебе лгу?

— У тебя ещё не было необходимости лгать.

— О чём я хочу тебя спросить?

Она засмеялась.

— О том, что у тебя творится в голове.

Отто выждал минуту, потом вторую и не выдержал:

— И что же у меня творится в голове?

Он помог ей перевернуться на спину и озабоченно сдвинул брови. Обожжены предплечья, ключицы, обширное поражение над грудью. "Проклятье!"

— Хорошо, что ты не додумалась сидеть на трибуне голой!

— Думаю, тогда бы ты меня заметил.

— Вряд ли, — по-солдатски отрубает Отто.

— Верно, — соглашается она.

Глаза широко открыты. Она смотрит на него и улыбается.

— А если бы тебя лучницы не остановили, ты бы и вправду на трибуны полез?

— Конечно. Мужчин бы зарезал, а женщин собирался продать в рабство.

— Шутишь. Когда ты упал, я чуть не умерла. Что это с тобой было? Я перестала тебя чувствовать. Меня это даже больше испугало, чем твоё бешенство. Как будто тебя не стало. Оболочка катается по траве, а человека в ней нет…

Отто молчит. Эта тема ему неприятна. И ответить нечего, и посмеяться не над чем.

— "Кажется", потому что в минуты покоя ты ласковый и домашний, — возвращается Калима к оставленной теме. — У тебя сильные нежные руки. Когда ты думаешь обо мне, у тебя внутри будто разгорается солнце. Поэтому нам так хорошо в постели. Обратная связь, понимаешь? Я чувствую то, что чувствуешь ты. Меня это "заводит". И я немедленно откликаюсь на твои ухаживания…

— Прекрати, — чуть запоздало обрывает её Отто. — Я с плохо прожаренными девушками дел не имею. — И тут же ревниво добавляет: — А разве с другими было иначе?

— Конечно, — Калима грустно вздыхает, — у других внутри ничего не горело.

Отто заканчивает свою работу. Он накрывает Машу до самого подбородка простынёй, берёт со стола полотенце и старательно вытирает руки. На полотенце остаются тёмные пятна масла.

— А "иногда"… — она замолчала, задумалась.

Отто отложил полотенце и уселся на табурет рядом с её кроватью. "Она не думает о том, как выразить мысль словами, — вдруг понял он. — Она думает, следует ли вообще мне об этом говорить".

— Этот вопрос, как раз и связан с твоей головой, — решилась Калима. — Рядом с тобой я слышу звуки шагов. Множество людей бодрым маршем шагают по дороге с мягким, глухим покрытием. Шагают в какой-то прочной, крепкой обуви: сапоги или ботинки. Меня пугают эти шаги, Отто. Я слышу в них беду и боль, и разочарование…

Он взял её за руку и, не обращая внимания на масло, поцеловал.

— Вкусно? — улыбнулась она.

— Ты же знаешь: воспринимается не вкус, а отношение. Я знаю, что тебе было приятно, и даже если бы рука была в машинном масле, а не в облепихе, я всё равно бы её поцеловал. Не отвлекайся. Мы остановились на звуках в моей голове.

— Здесь есть удивительная женщина. Она тебя видела в суде. Она тоже восприимчива к разуму. Она говорит, что твои звуки марша ей знакомы.

— Вот как?

— Представь себе. В их кантоне, как и в любом другом, есть две наглухо закрытые двери. Одна из них так и называется: "глухая". Она открывается примерно раз в сто лет. Через неё мы сюда попали. Вторая, напротив, не открывается никогда, и называется "звонкая", потому что сквозь неё слышно, как там шагают люди… Тысячи и тысячи лет шагают. И всё не могут остановиться.

— …и эти звуки похожи на те, что ты слышишь у меня в голове? — недоверчиво сощурился Отто.

— Да, любимый, — не сказала — промурлыкала Калима, — ты знаешь, у меня осталось ещё пару местечек, куда, как мне кажется, местное солнце-невидимка не добралось.

— Лежи спокойно, — прикрикнул на неё Отто. — Что она ещё тебе сказала?

— Что приглашает нас к себе в гости.

— Куда это?

— В обитель Матери.

— И что мы там будем делать?

— Посмотрим на эту дверь, — она тягуче растягивала слова, и Отто почувствовал, что поддаётся этой древней магии женской силы. — А потом, если ты не будешь дуться, как сегодня, осмотрим нашу келью, может, часик… может, два?

— Прекрати, — рассердился Отто, — ты выяснила, чем они тут вообще занимаются?

— Что значит "чем"? — она оставила свою игривость и широко открыла глаза, — готовятся к вторжению на Землю…

Они шли по хорошо утоптанной дороге, петляющей между холмами. Вокруг долины из-за горизонта выступали высокие горы, изрезанные ущельями и белыми пятнами ледников. По ночам ледники светились, и полной темноты не было. А днём возникала стойкая иллюзия, будто небо покоилось на этих горах. Впрочем, не исключено, что так оно и было. И весь этот мир был всего лишь чередой таких долин, с холмами, реками и озёрами, связанных между собой тоннелями, идущими сквозь породу, у ворот которых несли свою круглосуточную вахту Гвардейцы Её Величества.

Бесконечные сады аккуратными шеренгами деревьев, казалось, приступом брали пологие склоны холмов, взбирались на них и пропадали за их гребнями. Между деревьями неутомимо горбатились люди в белых подпоясанных рубахах, разноцветных шароварах и широких соломенных шляпах. Временами ветер, пропитанный запахами зелени и цветов, доносил их крики и смех.

"Что-то не похоже на военные приготовления, — думал Отто. — Или они собираются с нами воевать мечами и стрелами? Надо бы им как-то намекнуть, что в таком случае, они немного опоздали. Лет на тысячу…"

Калима, спрятавшись под плотной тёмной накидкой, закрывающей тело с головы до пят, шла рядом. Прошло две недели, её ожоги давно зажили, но она хорошо запомнила боль и свою беспомощность; пренебрегать этим уроком ей не хотелось.

— Они называют это "интервенцией", — доносился её голос из-под паранджи, — раз в три-четыре поколения организуется массовый исход этих людей на Землю. Здесь остаётся лишь четвёртая часть населения, которая до следующей интервенции восстанавливает численность, и цикл повторяется…

— Ты там ещё не сварилась?

— Не отвлекайся, — ответила она. — Этот исход — главная составляющая их мировоззрения…

Отто настоял, чтобы они говорили между собой только на местном языке, и результаты его настойчивости не замедлили сказаться: трудностей в общении с аборигенами он больше не испытывал.