Павел Дартс - Крысиная башня

По второму кругу пошли, что ли?… — подумалось мне.

— Подслушиваем?… — послышалось сзади.

Я обернулся, — Толик. Я молча кивнул.

— Долго он еще?…

Тут дверь в коридор распахнулась, и появился батя; видно, что в психнутом состоянии. Я еле успел отпрыгнуть и сделал вид что только что открыл входную дверь Толику. Впрочем, батя ничего не заметил. Спросил только резко:

— Ты уверен, что достаточно сносно себя чувствуешь?

Я кивнул, и он тут же переключился на Толика:

— Толян, вот нафига, нафига это надо было тащить в квартиру??

— Че тащить-то? — недоумевающе спросил тот.

— Да вот это! — батя взял у меня покрытый засохшей кровью клевец и ткнул чуть не в нос Толику.

— А!.. — Толик выглядел смущенным, — Хорошая вещь. Очень удобный. Я его помыть хотел и приватизировать, — а воды не было. Я его там и положил, в ванной, — а потом забыл.

— Забыл!.. — передразнил батя, — Как дите, ей-богу. Забыл он! Ты бы еще… Оп-па!.. Это что??.

Толик что-то прятал за спину, а батя увидел. Теперь Толик с виноватым видом вынул руку из-за спины. Это был обрезок водопроводной трубы, но самое главное, и, надо сказать, противное, — в трубу вцепилась кисть руки; отсеченная по самое запястье кисть руки. И эту трубу, с вцепившейся в нее намертво мертвой рукой, он и прятал за спиной.

— Толян, ну вот нафига?… — только и смог сказать батя.

— Да я ниче… — стал оправдываться тот, — Я только что на козырьке подъезда поднял. Где свалка была. Смотрю — лежит труба, а рука в нее вцепилась, и прочно так, не оторвать! Вот… Принес показать. Прикольно же!..

— Да прикольно — дальше некуда! — батя от возмущения сплюнул, — Иди вон, Лене покажи, ей тоже наверняка интересно будет. Элеонору еще порадуй…

— Гы! — Толик осклабился, — Идея, ага.

Голова у меня кружилась, и я пошел вниз по лестнице, не дожидаясь, пока они закончат свой срач. Они стали спускаться вслед за мной, продолжая базар:

— Ты как пацан, брат! Что ты тут веселого увидел?!

— Ну, просто прикольно. Как в кино — надо же, рука вцепилась в трубу, — не оторвешь. Вот и принес вам показать… Тебе. Ну, выкину щас на помойку, чо ты нервничаешь-то?

— Толян, ну нифига тут прикольного нет, представь себе. Мало того, что ты топор этот в кровище в ванной бросил, так еще и этот кусок мертвого мяса притащил… Ты вообще — нормальный? Что для тебя является «прикольным», — ты соображаешь??

— Да ладно, че ты…

— Вот че с этим топором собираешься теперь делать? На что он тебе сперся?

— Это не топор, это, как грит Серый, — клевец. Оружие ударно-пробивного действия.

— Сам придумал?

— Ага. И очень удобный.

— Опробовал, да? Видел я.

— Ну и че?? Да, опробовал. И еще бы опробовал — тебе их жалко, что ли? Очень даже удобный. И не только по черепушкам. К примеру, замки сбивать…

— Ты б помыл его, что ли.

— Ща об землю. Копать будем — оботрется. Даже символично, ага.

Тело Устоса уже погрузили во внедорожник. Батя с Толяном завернули его в ту простыню, на которой он лежал; да еще сверху — в тот флаг с гербом, что висел на стене. И еще привязали тело к двум обломанным копьям, из устосовой же коллекции. Это они хорошо сделали. Символично так. По-рыцарски. Хрен его, конечно, знает, как там по рыцарскому ритуалу положено. Мы ж кроме как в боевичках ничего такого не знаем. Но, думаю, Устосу бы понравилось, как его хоронят. Я поймал себя, что до сих пор думаю об Устосе как о живом.

Толик сел за руль, тело Устоса лежало на разложенных сиденьях; мы с батей пристроились сзади. Когда проходили мимо воняющей помойки с грудами мусора, — не той, где лежали трупы гоблинов, а другой, у выезда со двора, — я увидел как Толик положил трубу с отрубленной кистью гоблина. Не выбросил в кучу, — а аккуратно так положил с краю, — чего доброго, в натуре собрался потом показывать Элеоноре. Совсем еб…ый…

Кладбище недалеко. Машин совсем мало, одна-две попались по дороге. Прохожих тоже совсем мало. Обезлюдел город, да. Военное кладбище, — большое, раньше очень ухоженное, теперь все в опавшей листве и ветках. В центре, еле просматривающаяся за деревьями, — церковь. К ней ведет асфальтированная дорожка от центральных ворот, — но к ним мы даже не стали приближаться. Батя показал тормознуть с краю, на узкой улочке, с одной стороны ограниченной невысокой, по пояс, каменной оградой кладбища; с другой — старыми пятиэтажками послевоенной постройки.

Огляделись. Батя перелез через ограду, чуть походил, и определился:

— Тут вот. Свободное место, и — видишь, недалеко могилы солдат, погибших при освобождении Мувска во вторую мировую. Хорошее место. Достойное.

Держать в руках настоящее боевое оружие было очень приятно. Это даже не обрез бинелльки, это много круче. Батя показал, как взводится затвор — клином, «горбом» выпирая вверх; как в длинную наклонно расположенную рукоятку вставляется длинный же блестящий магазин с желтенькими патрончиками 9Х19. Сходящиеся почти на конус пули, не тупоносые, как желуди, пули ПМ. Люгер сидел в руке как влитой. Батя и сказал, что одно из основных достоинств этого пистолета — то, что линия прицеливания, осевая линия ствола находится близко к руке — оттого, мол, и почти нет эффекта подбрасывания при выстреле, — очень точная машинка, говорит… Все показал, только на прямой вопрос «Откуда?…» ответил туманно «Эхо войны…»

Я сидел верхом на ограде с батиным люгером на колене и пас окрестности, усиленно вертя головой по сторонам. Чего стоит безалаберность в вопросах безопасности мы все уже очень четко уяснили.

Батя с Толиком выкопали могилу. Пригодился и устосов клевец — рыхлить землю, как киркой.

Когда все было готово, тело Устоса перенесли через ограду и положили рядом с могилой. Душновато пахло землей. День обещал быть опять жарким. Впрочем, уже день, — скоро полдень.

Постояли над ним. Как бы надо было что-то сказать. Я с надеждой поднял взгляд на батю. Толик тоже уставился на него выжидательно.

— Ну что тут сказать, ребята… — с усилием «включился в тему» батя, — Вот ведь как получается… Мало мы его знали. Я даже и имени-то не знаю… Устос и Устос… А, Серый?

— Дима.

— Да неважно уже. Вот как в жизни бывает. Не ожидали от него, — а он натуральный героизм проявил. Толпу отморозков сдерживал столько времени… Потом сам — в последний и решительный бой!

— Мне сказал, чтоб не лез. Ты, типа, не умеешь…

— …В бою проявил себя как боец и герой. Сделал все что мог. Достойная смерть, если в смерти вообще есть что-то достойное, в чем я лично сомневаюсь… Но перед смертью он сказал, что это лучший день в его жизни. И где-то я его понимаю. Для чего живем?…

Он посмотрел на нас. Я лишь пожал плечами. Толик тоже сделал некое неопределенное телодвижение.

— Во многом — чтобы реализовать себя. Вот индусы считают, что если ты в жизни выполнил свое предначертание, — то в следующем своем воплощении займешь более высокую ступень. Был воином, — станешь… брамином там, или вообще магараджой. Не важно. Важно, что человек реализовал свои потенции. Может вчера, в этом бою, Устос и проявил все то, ради чего он жил и стремился всю свою жизнь: защищать и сражаться. И, надо сказать, сделал это на пятерку с плюсом… Что ж… Если есть какое-то последующее воплощение, — то он точно заслужил более высокую ступень; а если есть Валгалла, куда попадают души погибших бойцов, — то он точно будет в ней…