Илья Бердников - Ставка на Проходимца

— Дурочка моя, — проговорил я дрогнувшим голосом, — ну когда ты меня слушаться будешь?

Я разжал объятия, осторожно поднялся на ослабевших ногах, снова нацепил валяющиеся рядом тактические очки, поднял дробовик.

— Сиди здесь, за мной не ходи, — сказал я дернувшейся следом за мной Люське. — Выдрать бы тебя ремнем, вампирчик мой ненаглядный, чтобы в другой раз думала, что делаешь!

Люська озадаченно посмотрела на меня, потом догадалась — начала вытирать рукой губы, брови сложила домиком, вот-вот заплачет…

Не торопясь, я подошел к проему распахнутой двери. Осторожно заглянул внутрь, сопровождая взгляд стволом дробовика…

Никаких человеческих тел, отдельных конечностей, крови… Небольшой каменный очаг, в котором ровно, с небольшим выделением дыма горит какая-то жидкость, дым уходит в отверстие в потолке, пара ржавых металлических банок на полу, драные ветхие тряпки…

Я вошел в хижину, практически не опасаясь: здесь побывала Маня. Тактические очки хорошо просвещали помещение, и я бегло осмотрел скудную внутреннюю обстановку: ворох тряпок в углу на трех ящиках — постель, пара ящиков, сдвинутых вместе и уставленных банками, — стол. Небольшой металлический стеллаж с открытыми полками, заваленными каким-то металлоломом и прочим мусором… и резкий кислый запах пороха и металла, смешанные со странным, незнакомым, но не отталкивающим запахом, исходящим от горящей жидкости.

Ага!

Я склонился к трупу некрупного животного, скрытого до этого столом, — то ли собака, то ли шакал: морда узкая, уши широкие, шерсть очень короткая, сначала показалось, что ее вовсе нет. Вся средняя часть поджарого корпуса была изувечена попаданием заряда картечи. Стреляли, по всей видимости, из-за кровати, из кучи камней, куда уходила натянутая от стола, плохо различимая на фоне усеянного тряпками и щебнем пола тонкая бечевка. Самострел, не иначе.

Я убрал в сторону несколько камней, в которые уходила бечевка, и высвободил ржавый одноствольный обрез какого-то ружья. Как его не разорвало при выстреле — непонятно. Покрутил ствол в руках, подумал и позвал Люську.

Сестра влетела в хибарку, подсвечивая себе фонариком. Вот непослушная: не усидела, сходила к мотороллеру. Точно — задницу надеру!

— Смотри. — Я отобрал у нее фонарик, посветил на собачий труп, на ржавый обрез.

Люська охнула, ухватилась рукой за «стол».

— Если бы ты сюда сунулась со своей любознательностью, а эта собачка не разрядила самострел, то с ногами могла бы уже попрощаться. Тебе понятно? И туфельки с чулочками больше не на что было бы надевать.

Люська закивала и сдавленно всхлипнула. Блин, кажется, переборщил с жесткостью: девушка все-таки…

Сестра шмыгнула пару раз носом и протянула мне пачку влажных салфеток:

— Леш, вытрись, а то присохнет кровь, не ототрешь…

Луна вставала из-за горизонта. Ее мягкое жемчужное сияние текло по каменистой равнине, обнимало песчаные языки, карабкалось по склонам барханов. Резкие тени пролегли от выступающих над равниной камней, чернильные лужицы заполнили все выбоины и трещины, и словно запутанный узор лег на сонную, остывающую после дневного жара равнину.

Я сидел на крыше каменной хижины, держа дробовик под рукой, вглядываясь в каменисто-песчаную пустыню через тактические очки. Тьма рассеивалась, отступала перед крепнувшим лунным светом. Я снова был на Дороге, соединявшей миры, я снова был полноценным человеком. Человеком, исполнявшим свое призвание и долг.

За каменной стеной хлопотала Люська, готовившая поздний ужин. Удивительно, как преображают женщины любое помещение, в которое попадают! Вот, кажется, что может быть приглядного в такой запущенной и скудной обстановкой дыре, как эта хижина? А Люська умудрилась за каких-то полчаса убраться в ней, передвинуть (не без моего участия) так называемую «мебель» по своему вкусу, и хижина обрела какой-то домашний уют, «ожила», давая ощущение приятного места отдыха, словно даже безопаснее стала. Из дымового отверстия вкусно пахло приготовляемой пищей…

Мне было хорошо. Хорошо, несмотря ни на что: ни на окружающую нас пустыню, ни на тот факт, что я понятия не имел, куда дальше направляться и какие невзгоды меня с Люськой могут ожидать. Мне было хорошо от того, что я вновь на Дороге, словно на место встал тот недостающий кусочек жизненной мозаики, что около полугода не давал мне покоя. Мне было хорошо от отсутствия скопища ненужных правил и условностей, которые мы привыкли называть повседневной жизнью и работой. Внутри, сонным котенком, мягко свернулось чувство удовлетворения от осознания того факта, что я не оставил свою команду, хоть и очень припозднился на встречу с ними. Я вдыхал чистый, не загаженный заводами и автомобильными выхлопами воздух, смотрел сквозь прозрачнейшую атмосферу на крупные соцветия звезд и наслаждался понижением температуры, хоть это и грозило довольно-таки серьезным холодом под утро. Что ж! У нас с сестрой была крыша над головой (к слову, моя головная боль благополучно прошла, возможно, благодаря кровотечению из носа) и огонь в очаге. Вот только непонятно было, что за несгораемая жидкость там пылала: на нефть непохоже, да и запах довольно приятный… Я подозревал, что это какой-то местный природный ресурс, пробившийся на поверхность и обложенный камнями очага… но почему на холме — непонятно. Ладно, загадок в мирах по Дороге столько, что и сотни жизней не хватит, чтобы все разгадать, так зачем ломать голову над одной из них? Горит, давая тепло и возможность приготовить пищу, — и ладно. А сейчас меня неплохо спасала от холода куртка из шкуры плазмозавра — поклон контрабандисту Ангелу…

Заднице было относительно тепло: камень крыши еще хранил остатки дневного тепла, но уши у меня уже стали подмерзать. Однако градусов десять всего выше нуля, а может, и менее того. Это после дневной сорокаградусной жары-то…

— Леш, иди кушать!

Я еще раз окинул горизонт взглядом: тишь, пустота… Даже какие-нибудь ночные зверюги голос не подают. Ну и ладно. Спокойнее будет спать.

Засунув дробовик в заплечную кобуру, аккуратно спустился с крыши по специально выступающим из стены камням, образующим некое подобие лестницы. Под дверьми меня терпеливо ожидала Маня. Гивера притащила вторую собаку: точь-в-точь такую же, как та, что попала под выстрел самострела в хижине и чей труп я завалил камнями неподалеку от хижины. Только на этой собаке не было следов попадания дроби, а вот зато голова отсутствовала напрочь.

— Добычу притащила? — вздохнув, спросил я у Мани. — Тащи ее отсюда, охотница, а то женского визга не оберешься!

Маня недоуменно посмотрела на меня: мол, я же для всех старалась! Мясо принесла!