Илья Бердников - Ставка на Проходимца

— Ты сама его жуй, ладно? — попросил я Маню. — А мы пока супом из концентратов обойдемся…

Маня презрительно фыркнула и с хрустом перекусила собачью лапу. Я даже вздрогнул, потом потер лоб и шагнул в хижину, закрывая за собой дверь. Хотя если гивере захочется внутрь, поспать у меня под боком, то ей прогрызть ржавый металл двери — как мне шоколадкой похрустеть. Она на раз толстые прутья клетки да шебекские полицейские доспехи вскрывала, так что ей эта дверка…

Размышляя в очередной раз о загадке состава Маниных многорядных зубов, я уселся на ящик за импровизированный стол, слабо освещенный пламенем не гаснущего очага, вытащил дробовик из кобуры, приставил к столу.

Люська постаралась от души: наверное, половина моих припасов была живописно расставлена на поверхности расстеленного туристического тента, которым сестра, за неимением скатерти, накрыла ящики. Посреди стола даже букет из засохшей местной растительности стоял, воткнутый в консервную банку, обмотанную золотистой фольгой какой-то упаковки.

— Красиво? — игриво спросила Люська, ставя передо мной миску с супом. — А что там за дверью хрустит?

— Красиво, — подтвердил я. — Только зачем это все? Суп поедим и — хватит…

— Для эстетики, — снисходительно объяснила брату-неучу Люська, отвлекшись от звуков, исходящих из-за двери. — Чтобы приятно кушать было. Эх, Леша… ты как все мужики: лишь бы еда была…

Сама она налила себе суп в широкую консервную банку — у меня в запасенных с Земли вещах второй миски не было, — взяла универсальный туристический нож с раскрытой ложкой…

— Приятного аппетита.

— Погоди, — я остановил ее руку с ложкой, — поблагодарить нужно.

Люська вскинула на меня недоуменные глаза.

— Кого?

— Творца. — Я старался спокойно и ясно смотреть на сестру.

Люська подумала немного, снова взглянула мне в глаза…

— Давай.

Я закрыл глаза, взял сестру за руку.

— Господи… — У меня чуть не сорвался голос от непривычного волнения (я первый раз молился с другим человеком). — Благодарим Тебя за все Твои дела, за заботу и за пищу с кровом. Благодарю Тебя за мою смелую сестру. Спасибо, что вывел нас на Дорогу. Прошу, помоги найти наших друзей в этом мире и благополучно добраться до нашей цели… — я немного помедлил, борясь с самим собой, — …но да будет во всем воля Твоя. Аминь.

— Аминь, — тихо повторила Люська.

Я открыл глаза, отпустил Люськину руку.

— Приятного аппетита, — пожелал я и проглотил первую ложку супа, откусил хлеба…

В практически полной тишине хижины только моя ложка звякала о тарелку. Я поднял глаза. Сестра как-то странно смотрела на меня, будто первый раз увидела и теперь изучала незнакомого ей человека.

— Что? — не выдержал я.

— Знаешь. — Люська как-то по-взрослому была серьезна, словно только что перешагнула юное легкомыслие, и ее мысли потекли совершенно по-новому. — Знаешь, а ведь я только сейчас поняла, что все то, что ты мне говорил до этого: про Дорогу, другие миры, перевозку грузов, различных тварей и прочее, — все это действительно реально, и я по-настоящему нахожусь не на Земле, не на нашей планете…

Она вздохнула. Я молчал, ожидая продолжения.

— Это и грустно, и торжественно как-то. — Люська покачала головой, подперла щеку ладонью. — Ты мне расскажешь, что там с тобой происходило, что такое случилось, что ты к Богу стал обращаться? Я знаю, что на войне многие верить начинают, в серьезных ситуациях, в катастрофах… Расскажешь? Нет, можешь не сейчас — потом, когда у тебя настроение будет, ладно?

Я кивнул, продолжая хлебать суп.

— Вот и ладно. — Люська снова взяла ложку. — Ой, суп-то так себе: концентрат, он и есть — концентрат… Ты, вообще, продуктов таких набрал неполезных!

Я облизал ложку, кинул в рот оставшийся кусочек хлеба.

— Родная, иногда это счастье — иметь вот такой ужин, огонь, крышу над головой и приятного собеседника. Мы настолько забили свою жизнь пустой суетой и гонкой за наживой и признанием своего авторитета, что пытаемся выдумывать себе потребности, в которых, зачастую, не нуждаемся. Люди забыли, насколько важны такие действительно нужные и необходимые понятия, которые и являются основами жизни человека: дружба, взаимопомощь, жертвенность, мир в сердце. Даже слово «Любовь» стало у нас синонимом, а зачастую заменителем выражения «беспорядочные половые связи». Люди потеряли ценность понятий «семья», «семейный очаг», «супружеская верность». Мы разучились ценить простые вещи, без которых человеку иногда так трудно выжить… выжить и остаться при этом человеком.

Люська сидела, выпрямив спину, строго и внимательно глядя на меня. Чего это она? Или, вернее, — чего это я? Разошелся, прямо проповедовать пошел…

— Знаешь, — наконец сказала сестра, — мне очень хочется взглянуть на нее.

— На кого? — не понял я.

— На ту девушку, что тебя ждет. — Люська погрозила мне пальчиком: — Я чувствую, что многое поменялось в тебе после того, как ты с ней познакомился. Она, наверное, действительно очень хорошая.

Я пожал плечами, предпочитая не отвечать, хотя образ Илоны тут же встал перед моими глазами. Илонка…

Темно-зеленые глаза, такие темные, что кажутся, на первый взгляд, карими, копна каштановых волнистых волос, немного вздернутый нос, изящно очерченные полные губы… Она красива, очень красива, но вся эта красота была бы ничем для меня, если бы не скрывала за собой еще большую красоту души.

Я не знаю, какой силой обладала эта девушка, чтоб вот так, буквально за пару недель, привязать мое сердце к себе, скрепить, подобно диффузии в материалах, так что часть меня теперь с ней, а часть ее дышит где-то у меня внутри. Я был знаком со многими девушками в моем земном, преддорожном прошлом, с некоторыми даже пробовал встречаться: так, словно играя в какую-то игру с общепризнанными правилами и затасканными ходами под псевдоромантическим соусом. Но это все: встречи, прогулки, походы в кафе, гордость перед друзьями за красивую подругу, надежды и обещания, клятвы в любви, ревность — было не то, не настоящее, поддельное. Даже такие милые и романтичные ночи, поцелуи-объятия под луной — все поверхностно, всего лишь игра-заменитель настоящего. Словно пластиковые цветы, или растворимый кофе, или… шашлык из соевого мяса. Илона же была настолько настоящей, что всякая фальшь оказывалась абсолютно неуместной рядом с ней, хоть иногда и оторопь брала от ее непринужденной прямолинейности.

«Я тебе нравлюсь, — сказала она утверждающе тогда за ужином и добавила после: — Не полезешь ты ко мне — по глазам видно, а в случае чего я сама с тобой справлюсь: я и стреляю неплохо, и в рукопашной за себя постою…»

— Леш, Алеша! — Голос сестры прервал мои сладостные воспоминания. — Алеш, там за дверью твоя куница что-то шипит…