Дмитрий Матяш - Изоляция

Но вместо ответа: щелк! — предохранитель ушел.

В общем, моя брехня не прокатила. Осталось лишь мгновение на раздумья.

Густобровый рядовой, немного косящий на левый глаз, непрестанно мечет взгляд то на меня, то на старшего по званию. Безынициативный лошок. Будет делать все то, что делает сержант.

Спасай себя, Салман. Спасай сам, больше этого сделать некому.

В голове, как это часто бывало в подобные моменты, запустился секундомер.

Тик-так, пошло твое время, Глеб, тик-так…

Я ныряю под ствол сержанту как раз в тот миг, когда он жмет на спусковой крючок. Громыхнул АК, застучали по полу гильзы, в воздухе запахло порохом. А руки сами знают, что делать. Хватаю сержанта пониже колен, резко дергаю на себя, отрывая от земли. Он что-то выкрикивает, оказавшись в воздухе.

Риск был неимоверно высок. Если бы бровастый оказался бы чуть смышленее, я бы наверняка валялся бы с дырками в спине. Ведь мое тело для него было открыто, как ростовая мишень с расстояния трех шагов. Все, на что мне оставалось рассчитывать, так это на его нерасторопность.

И ставка себя оправдала — он не выстрелил.

Поэтому мы вместе с сержантом благополучно завалились в ванную, снеся собой дверь. Он шмякнулся спиной на кафель, я повалился на него сверху. Вмазал два раза по носу, в ответ хрустнули хрящи, зрачки сопляка-сержанта закатились под веки. Воссев у него на груди, я его полностью контролировал, поэтому без особых затруднений овладел автоматом и, обернув дуло в дверной проем, надавил на спусковой крючок.

Это было предчувствие. Я знал, что бровастый непременно ринется на помощь напарнику, а потому выпущенные пули достигли цели точно по расписанию. Пацан, даже не успев ничего понять, вскинул руками и с продырявленной грудью отлетел назад.

— Падаль, ты сдохнешь! — закричал сержант. — Сдохнешь!

В его правой руке я заметил свой нож. Пришлось ударить несколько раз его крышкой автомата по башке. Придавил локтевой сустав коленом, полностью блокируя конечность. Сержант в исступлении замотал головой, зашипел сквозь зубы. Он понимал, что жить ему оставалось несколько секунд, а потому предпринимал самые отчаянные попытки освободиться. Пробовал меня сбросить, ударить ногами, извернуться.

Я же направил ствол ему в голову и сделал один выстрел. Почти впритык. Мое лицо, белую ванну, раковину и полотенца на сушке оросило кровью. Блевотный рефлекс подтолкнул густой ком к горлу. Наверное, при других обстоятельствах меня бы рвало до последней капли желудочного сока, но инстинкт самосохранения помог перекрыть внутренний вентиль.

Все.

Действовать теперь нужно очень-очень быстро. Сейчас на звуки выстрелов прибегут другие, станет вообще жарко.

Автомат я накидываю через голову на спину и прожогом обратно в коридор. В голове еще нет четко просматриваемого плана дальнейших действий, но есть первостепенная задача — покинуть квартиру. Бахнув дверью, я поворачиваюсь, чтобы бежать к ступеням… и тут же застываю — как тюремный беглец, на которого со всех сторон пали лучи прожекторов.

Всего в трех метрах от меня, на уходящих вниз ступенях, стоят три санитара. В латексных костюмах, на лицах маски, через которые только глаза видно, в руках держат рулоны черных мешков. При нормальном раскладе они могли бы быть совсем неопасными. Ведь с «догами» у них отношения далеко не мед: это же вояки их по городу отлавливают и принуждают к работе носильщиков трупов. Ясное ведь дело, что с доброй воли в санитарную службу не пойдет никто. Посему при иной такой встрече к ним можно было применить аксиому о враге моего врага, но…

Наверное, я что-то упустил. По крайней мере вид у этих троих был таков, будто я только что пристрелил их братьев родных. Гляди-ка, неужто санитары и вправду породнились с «догами»? Соглашение, может, какое заключили? Смотрю, у одного кобура болтается на поясе, у второго — рация. Знать-таки в их отношениях что-то поменялось. А это уже вносило определенные коррективы в привычное для меня положение вещей.

И далеко не положительные.

Заминка длится не больше секунды. А потом как механизм заработал: средний санитар резко отводит руку к кобуре, доставая ПМ, крайний слева тянется к рации, а правый во все горло, так чтобы было слышно через маску, кричит: «Нападение!!!»

С какого хера, мужики?!! Какое, на хер, нападение? Я вас и пальцем трогать не собирался. Хотя, помня свой видок, наверное, еще и не то подумать можно…

Тик-так, секундомер в голове, тик-так.

В данной ситуации моя позиция была проигрышной: автомат за спиной, достать не успею, а рука занята ножом, который я вовремя не пихнул в ножны. Но мозг в такие минуты почему-то со мной не советуется. Я бы, может, обратно в квартиру — хоть уже и второй, черта мать, раз! — а движимое рефлексами тело, выполнив на ходу сбивающий с толку футболистский зигзаг, бросило меня прямиком в толпу.

Ох ты ж! Средний, сука, долговязый, таки выстрелил, пуля просвистела чуть повыше левого уха.

На лету выпростав ногу, я ударил его в корпус, ножом полоснул по предплечью. Вторая выпущенная из ПМ пуля стукнулась в дверь к Ивановым. Санитар выронил пистолет. Я коснулся рукояти, но не поймал — ствол перелетел через поручень. От удара в брюхо обезоруженный шлепнулся задницей на ступени и кубарем покатился вниз.

Тик-так, миг продолжается.

— Заткнись, ур-род!.. — сквозь зубы шиплю сложившему руки рупором крикуну.

Прорваться бы к нему, но здоровяк объял меня своими мясницкими ручищами сзади, ощущение — словно к широченному дереву привязали, да и прихватил умело — пониже локтя, только кистью пошевелить и можно. Но не так страшен черт, ежели честно. Потому что даже самые тупые блондинки знают, что можно предпринять в данной ситуации. Подняв ногу, я просто со всей дури топнул по ступне здоровяка, одновременно ударив его затылком по респиратору.

Он прогремел матом и швырнул меня обратно на площадку, к дверям лифта.

— Стой, где стоишь! — кричит, сдергивая с пояса рацию. — И убери нож! Тебе отсюда все равно незаметным не уйти. Не делай глупостей.

В мозгу словно головоломка решилась: даже короткая заминка, незначительная растрата времени может обернуться катастрофой.

Стоять? Ну отлично. Я отвожу руку за спину и в одно движение меняю нож на автомат, рывком перетащив его на грудь.

— Одно левое движение — ты труп, — говорю, взяв громилу на прицел. — Это всех касается. Затухли, ля! И руки так, чтоб я видел.

Притихли. Лишь долговязый кряхтит и шипит, подымаясь на ноги и прижимая к телу пораненную конечность. А вообще, поняли, что не блефую. И правильно, молодцы. Ведь на самом деле так и есть.

Черт! Снизу нарастал спешный топот нескольких пар армейских ботинок. Не задержались, анархисты-то, выслали вспомогательный отрядец.