Олег Дивов - Призрачный мир: сборник фантастики

Вой становился громче.

Она думала, что все будет тихо: Коля просто уснет и никогда не проснется.

Но Коля не хотел засыпать. Он хватался за горло и катался по полу, отхаркивая кровь, разбрасывая во все стороны остатки прощального ужина. Он хватал ее за руки, за выращенные ради него ногти и просил вызвать «скорую». Он опрокинул бутылку с кетчупом — кетчуп пролился на стол и табурет. Несколько капель попали на пол, и трудно было определить потом, где кровь, а где томатный соус.

Саша сидела на стуле и грызла ногти. Ждала, когда Коля все-таки уснет.

На следующее утро она никуда не пошла. Заглянула в кухню и не нашла там Колю.

Вернулась в прихожую и вынула из сумочки его письма и открытки…

Потом, одетая, она зашла в ванную комнату и, не раздеваясь, приняла душ. Пыталась смыть с головы краску, а с пальцев — красные пятна. Кетчуп и кровь.

Еще спустя день завыл домовой.

Вентиляционного окошка не было. Была рана: растерзанные ветки сирени, раскрошенный кирпич и огромная черная дыра, в которую полезла Саша с молотком в руках. Осколки кирпича царапали руки, в нос забивалась сухая штукатурка, но Саша упрямо продиралась вперед. Она не знала, как ей удается помещаться в этом, по идее узком, тоннеле.

Просто Саше надо было добраться до Егора.

И не стало вентиляции: вместо нее появился достаточно широкий коридор без начала и конца, возник ядовито-зеленый свет за одним из поворотов, ввинтился в уши волчий вой.

Обрывки исписанной бумаги и картона — на открытках изображена сирень.

На каждой открытке — сирень. Белая.

Отгрызенные, покрытые бесцветным лаком ногти, которые теперь царапают руки и ноги, впиваясь в беззащитную кожу.

Таблетки парацетамола и серый порошок — сильное снотворное. Нельзя дышать, потому что эта гадость попадает в ноздри. А оттуда — в кровь.

И зеленый свет за углом.

Все это происходит здесь и сейчас: пока Саша ползет по вентиляционной шахте.

Домовой выл.

Коридор вывел в пещеру, к потолку которой прилипли волшебные зеленые огоньки; в стенах Саша увидела много-много черных дыр — вентиляционных ходов. А посреди пещеры неподвижно лежал ее Коля. Вокруг него возился черный пушистый комочек, который чем-то напоминал ежика; вот только руки у него были как у людей — пять пальцев и крохотные ладошки. Большой палец длиннее человеческого.

Саша потрогала синячки на шее.

Это его дом, подумала она. Его жилище. Как оно помещается… в вентиляции?

Волшебство?

Домовой украшал Колю веточками сирени; засовывал их в карманы, под ремешок, за уши, в носки; клал веточки на глаза; иногда останавливался и хрипло дышал на Колину кожу, быстро-быстро тер ее рукой, словно пытался отогреть, а потом выл. Тоскливо, без всякой надежды.

Саша выбралась из вентиляционной шахты и спрыгнула на пол, сделала шаг — лепестки мягко пружинили под ногами. Будто осенние листья.

Коля был одет, как в тот самый день. Позавчера. Или сколько уже прошло дней?

Только носки на нем были другие — те самые, что связал домовой.

— Егор! — позвала Саша.

Домовой замер. Бесформенный волосатый колобок, он дрожал, и длинные черные волоски, похожие на иголки, дрожали вместе с ним.

— Кто из нас чудовище? — спросила тогда Саша. — Ты или я?

Он молчал.

— Кто закрыл мою квартиру? Откуда… сирень? Ногти? Обрывки писем? Парацетамол? Ты читаешь мои мысли или…

Он молчал.

— Это ты сделал? Ты? Отвечай!

Егор обернулся, и Саша вздрогнула, увидев его глаза.

Зеленые. Чужие.

Домовой протянул ей руку — в кулаке были зажаты ее носки; черно-белые и несуразные. Большие, на несколько размеров больше, чем надо. Нестиранные, с присохшей темно-красной корочкой. Кетчуп или кровь — неизвестно.

Она спрятала их в стиральной машинке. Это ее носки.

Ее.

И держите в недоступном для детей и домовых месте.

Ее домовой нашел их. И захотел вернуть.

Саша замахнулась.

Они сидели рядом, обнявшись; баловались, как дети. Коля пытался подцепить краешек Сашиного носка своим; нитка цеплялась за нитку, и Саша поддержала шутливую борьбу. Кто кого? Чьи носки окажутся на полу первыми?

Носки сцепились крепко-крепко. Нитки перепутались.

Саша посмотрела в его глаза, Коля — в ее.

Повинуясь внезапному порыву, они замерли: в комнате стало тихо-тихо. Саше почудилось, что электрический камин еле слышно потрескивает; словно дрова в печке. Было очень уютно. Как в старом деревенском домике, где она провела детство и юность.

И тогда Саша сказала:

— Никогда не бросай меня.

Колеса заскрипели ранним утром, когда солнце только показало красно-золотой край над ближним росистым лугом. Заполошно сорвались с верхушек древних дубов вороны и галки, взвились, заграяли. Порскнула с кустов пернатая мелочь, засвистала и заверещала. Старый секач на опушке леса сторожко повел ушами, хрюкнул. Ближние к лугу кусты зашевелились, оттуда вылезло его обширное семейство: матки, толстенькие подсвинки и полосатые сеголетки с любопытными глазками. И гуськом, гуськом побежали ближе к лесу, под темный и влажный древесный полог.

— Хр-р-р… — повторил щетинистый патриарх, ощерился. Пахло дымом и лошадьми, большим зверем и железом. Хуже всего, пахло человеком и теми, кто не лучше человека, хоть и мнит себя иным. Щетина на загривке зверя встала дыбом. Выждав несколько мгновений, он развернулся и потрусил вслед за кланом. На полпути что-то ударило его в левый бок, ожгло резкой болью. Кабан дернулся и упал, пятная кровью мокрую траву.

— Удачный выстрел, Клеон. — Средних лет человек спрыгнул с коня, пошевелил носком сапога клыкастую голову. Стрела вошла секачу точно между ребрами, пробила сердце.

— Странные слова, Фог, — отозвался стрелявший, пепельноволосый эльф в нежно-зеленом походном плаще. — Каким он мог быть? Зверь не мучился долго. Поторопись, у нас мало времени.

Он тронул бока скакуна пятками и скрылся в лесу.

— Не дурнее прочих, — проворчал Фог и заорал надсадно: — Эй там, галерники! Приплыли!

На поляну, влекомая парой элефантов, выползла длинная приземистая платформа. С нее посыпались орки, разбежались окрест. Не торопясь, слезли гномы мастера Тралина, вскинули на плечи длинные топоры и вразвалку пошли по следам Клеона. Затрещали кусты, это орки ломали и тащили валежник. Запылал костер, и поплыл вкусный дух жареной кабанятины.

Немного с другой стороны поляны, где лес был пониже, прорубились, слаженно работая топорами, гномы.

Засвистели бичи. Элефанты затрубили, замотали лобастыми головами со спиленными бивнями. Погонщики правили вглубь леса, откуда раздавался мерный стук. Морщинистые колонны ног, обутые в железные колодки, вдавливали свежие пеньки в прелую листву. Назад звери шли медленно, тащили за собой толстые хлысты заповедных дубов. Орки принялись с хеканьем кидать бревна на платформу, и скоро загрузили доверху.