Олег Дивов - Призрачный мир: сборник фантастики

Это было месяца четыре назад. Или четыре с половиной?

Сейчас одна пара носков валяется в стиральной машинке, а вторая и вовсе куда-то запропастилась.

— Это плохо, — покачала головой Иринка, — очень плохая примета. Тебе надо срочно принимать меры, подруга. — Она легонько коснулась Сашиной руки. — Вой домового — к смерти. Чем-то ты ему не угодила. А домовой — существо злопамятное, никогда не простит. Травить надо. Потом поздно будет — разойдется, и десять волшебников его не выкурят. Главное, как говорит мой шеф, не запускать.

Саша молчала.

— Ты не думай, ничего сложного нет! Я сама уже пятого домового меняю, все им не так что-то, все бесятся. Звони ноль-шесть, гремлинам, и уже вечером домового не будет. Ребята действуют расторопно, перекроют вентиляцию и пустят туда специальный газ: полчаса и полный порядок. Поверь мне, я уже пятый раз…

Чашка полетела на пол, туда же отправился и стакан с белой сиренью — Иринка отскочила вместе со стулом в сторону, спасая дорогой брючный костюм, а Саша выбежала на улицу, нырнула в туман и звонко зацокала каблучками по гладким камням-булыжникам.

— Чокнуууууутаааа…

Оказавшись в своем квартале, Саша остановилась. Прислонилась к каменному бортику и попыталась отдышаться. Смотрела на ползущие к берегам клочья тумана над холодной, по-утреннему серой водой.

Где-то за спиной возмущалась Иринка. Где-то за спиной выл домовой Егор.

К Саше подошла дворняжка, помесь спаниеля с беспородщиной, обнюхала ее ногу и зарычала сквозь зубы, отойдя назад. Саша безразлично посмотрела на псинку, та зарычала громче.

К собачке уже спешил мальчишка лет восьми. На нем были теплые серые брюки и полосатый свитер под горло, спутанные маслянисто-черные волосы торчали во все стороны. Мальчик подхватил дворняжку на руки, не испугавшись, что измажется в грязи, и сказал, извиняясь:

— Вы не обращайте внимания. Булька добрая. Если она рычит, значит, с человеком что-то не так. Вам черная кошка дорогу случайно не перебегала?

— Почему ее зовут Булька? — спросила Саша.

— Это я придумал, — похвастался мальчишка. — Я ее спас. Она в речку, когда еще щенком была, забралась, глупышка, а плавать не умела, хоть на спаниеля и похожа. Визжала и булькала вот так: буль-буль-буль. Вот и… — Он вдруг насупился и, не выпуская рычащую собачку из рук, попятился. — Вы извините, я пойду. Мама не разрешает с незнакомыми разговаривать. До свидания!

— Пока, — прошептала Саша, наблюдая за убегающим мальчишкой.

Их отношения развивались очень быстро; она влюбилась в Колю в первый же день, влюбилась в его глаза и сильные руки. В его насмешливый голос, который умел быть ласковым и нежным. Уже через неделю они на двоих сняли квартиру с домовым — хозяева божились, что добрее существа не сыскать. Не врали. Егор был существом покладистым: по ночам не шумел, иногда даже готовил завтрак. Все, что ему нужно было, — блюдце с молоком каждый вечер. Показываться Егор не любил: за все время Саша его ни разу не видела.

Через полтора месяца наступил Новый год, и они праздновали его все вместе — втроем. Саша была счастлива. Думала о замужестве. Проходила мимо зеркала и, стесняясь перед собой, смотрела на живот — мечтала о ребенке. Ждала, когда Коля сделает предложение, — все к тому шло.

Впервые за много-много лет она была счастлива, не хотела вспоминать детство и юность. То время, проведенное в глуши, в деревне, когда на нее, серую мышку, никто не обращал внимания.

Дома выл домовой.

Саша заткнула уши и крикнула с порога:

— Заткнись! Я не боюсь! Я сейчас позвоню в Службу, и они тебя… они…

Саша заплакала, не раздеваясь, села на пол и зарыдала.

Дверь сзади захлопнулась, а Саша смотрела на обкусанные, сломанные ногти — когда-то она специально растила их. Для Коли. Потому что он как-то обмолвился, будто любит девушек с длинными ногтями.

А еще она красила волосы в рыжий цвет — для него.

Вой стих, и Саша перестала плакать. Шмыгая носом, посмотрела вправо — дверь в кухню была приоткрыта.

Она встрепенулась: показалось, что за витражным стеклом мелькнула тень.

— Егор? — тихо спросила Саша; правой рукой схватилась за дверной косяк, левой уперлась в пол, помогая себе встать.

За мутным стеклом рядом с расплывчато-серым столом темнело чернильно-размытое пятно.

С минуту ничего не происходило. Потом пятно метнулось к двери; Саша, запаниковав, подскочила с пола и, повернувшись лицом к кухне, попятилась в зал. Кухонная дверь скрылась за углом, стало не так страшно — Саша немного успокоилась. А потом сердце ее будто сжала ледяная лапа — потому что кухонная дверь скрипнула.

Не разбирая дороги, Саша развернулась, нечаянно смахнула с трельяжа телефон, косметичку и фотографию в рамочке и нырнула в спальню. Захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной.

Было тихо.

Потом в прихожей яростно и хрипло завыл домовой; и вой его теперь напоминал волчий; на ум приходило заснеженное, вспаханное, но не убранное поле; седой, старый и одинокий волк; кроваво-красная луна над ним. И ни одной звезды.

Вчера, когда она швыряла окурки в небо, там не было звезд; небо казалось зимним: сквозь серо-черную муть из мглы выглядывал краешек полной луны. Саша стояла на балконе в легкой кофточке, а где-то сзади выл домовой.

— Я помню, — сказала Саша, — я вспомнила. Это ведь вчера началось, правильно, Егор? Или даже не вчера… позавчера? Нет, кажется, позавчера ничего еще не было. Позавчера я просто не пошла на работу. Я вышла на балкон и разорвала все его письма и открытки. В клочья. Так?

Домовой завыл громче.

— Замолчи! — закричала Саша; зажмурила глаза и заткнула уши. Крик ее слился с воем и долго еще метался по квартире.

Замолчали они одновременно.

— Мне не нравится, что ты куришь, — сказал однажды Коля.

— Я брошу, — пообещала она. Вышло легко и просто, и Саша поняла, что и впрямь бросит. Сегодня же. Сейчас. Она достала пачку, которую купила в ларьке только что, и вручила ее Коле. Он улыбнулся и ловко закинул пачку в урну; подмигнул Саше:

— Трехочковый.

— Ты мое солнце. — Саша прижалась к его груди. Хотелось стоять так долго; бесконечно долго, забыв о том, что время поджимает. — Баскетболист.

Пахло хот-догами и соляркой.

— Не хочу уезжать, — сказала она.

— Надо, — возразил он. — Мама — это святое.

— Поехали со мной!

— Саш, ну ты чего? Месяц всего. Жалкий месяц. Мама поправится, и ты вернешься. А у меня работа, знаешь же.

— Поехали со мной насовсем. В деревне так хорошо, правда! Там солнце и трава, а еще пруд за холмом. Тарзанка — я так любила на ней кататься в детстве. Я покажу тебе Самый Старый На Свете Дуб и развалины древнего маяка. К нам приезжал археолог, он сказал, что когда-то на месте нашей деревни было море. Бескрайнее и синее, представляешь?