Алексей Жарков - 99942 [СИ]

– Двое. Не дождались папу вечером. Тут у нас всё управление в трауре… – трубка тяжело вздохнула. – Под Улыбку два года назад эсбэшники рыли, да не нарыли, волки. А теперь Шолтун…

– Это из-за жалобы?

– Да, те же грабли. Какой-то урод подвязанный бумагу накатал… злоупотребление служебным положением… мол, подозреваемый на даче у него работал взамен прекращения дела… не по телефону, короче…

Пискнул второй входящий. Максим глянул на экран – "Маша".

– Да уж… ну вы держитесь там.

– А что нам держаться? – грустно отозвался коллега. – Шолтуну вот…

– Это да… – Максим думал, как закончить разговор. Переживать за Шолтуна он будет потом, а сейчас его ждёт голос Маши. – Паш, у меня тут…

– Лады, Максимыч, побегу, – помог Важник. – Дел невпроворот.

– Добро, – согласился Максим. – Держи в курсе.

"Сброс". "Ответить".

– До-о-олго трубку поднимаем, – с наигранным подозрением заметила Маша.

– Коллега звонил, – сказал Максим и добавил. – Бывший.

– Что-то случилось?

– Ничего хорошего. Но не у меня, к счастью.

– Ясно. Потом расскажешь. Я буду мимо проезжать около двенадцати, тебя подхватить?

– Конечно, – улыбнулся Максим. – А я пока приму ванну, наведу на голове красоту, ногти накрашу и выберу платье.

– Ха, про макияж не забудь.

– Ага.

– А я заеду за цветами и водкой, а потом заберу тебя на свидание.

– Мне "Мартини". Бианко, – попросил Максим.

– Ха-ха, конечно, я знаю.

– Это хорошо.

– Тогда я за тобой заеду, – повторила она.

– Буду ждать.

Маша прервала звонок, не прощаясь. Как всегда. Максима это устраивало. К чему могут привести долгие эстафеты "пока-пока-пока-пока"? На ум приходило только раздражение.

Максим ущипнул крольчиху за ухо и раскрыл книгу.

Обедали у Маши. Очередное испытание вегетарианским меню.

Маша, как понимающая женщина, предлагала купить в городе что-нибудь из мясного: "Только готовое, никакой жарки, не хочу, чтобы на кухне воняло". Максим, как понимающий мужчина, отказался: "Твой дом – твои законы. Проживу денёк без курицы или свинины".

Да будет так.

Готовили вместе. Максим, правда, больше на подхвате: подать, порезать, нашинковать, отогнать котов.

– Смотри, что Михря натворил, – сказал Максим, кивая на разделочную доску, на которой красовалась ушастая рожица, выложенная из кусочков груши и мяты.

– Хватит дурачиться! – с улыбкой предупредила Маша.

Как бы не так.

Он подтрунивал над Машей, а она смеялась и негодовала одновременно – каждый раз, снова и снова, и до того это выходило легко и забавно, на грани надоедания и блестящего повторения, что он не мог остановиться. Составлял из зелени, фруктов и овощей новые послания, и хохотал вместе с ней, заливался тем приятным смехом, что и не смех вовсе – а ты сам, звенящий, чистый, тёплый, состоящий из тысячи щекотных улыбок и бликов радости.

Четыре кота – Михря, Борис, Чарли и Клуни – и пёс Барбарис, прекратив игры, наблюдали за людьми с лёгким недоумением. Самому младшему, пепельному Клуни, удалось незаметно стащить несколько изюмин, но ожидаемой радости добыча не принесла. Усатый воришка обсосал сушёные ягоды, выплюнул в коридоре на линолеум и побрёл патрулировать пространство загородного дома.

На обед был овощной суп-пюре с кусочками соевой колбасы, "спаржа по-восточному", на эту восточность ушло полстакана грецких орехов, две головки репчатого лука, три зубчика чеснока, немного кинзы, петрушки и укропа, а ещё красный перец, соль и яблочный укус – по вкусу. Спаржа шла гарниром к бородатому грибу, покрывавшему сковороду бурым мохом. А венчал вегетарианскую трапезу салат "Вальдорф", для приготовления которого Маша выгребла из жестяной банки остатки макадамии, австралийского ореха, о существовании которого Максим даже не подозревал, взяла лохматую рукколу, кусочки груш, мяту и вездесущие грецкие орехи. Маша их явно любила.

Как и красное вино.

Максим не расспрашивал её о прошлом, не копался в сказанных словах и поступках. Одержимость деталями не приводит ни к чему хорошему. Каждый день он всё лучше узнавал её, но это был не поиск, а принятие даров. Щедрость подсказок и открытий – с обеих сторон.

Он рассказал ей о своей "карусели", синестезии. О которой Маша знала, пожалуй, не меньше его.

– А ты в курсе, что мы все, все люди – синестетики, во всяком случае, были ими? У младенцев импульсы от органов чувств разделяются лишь в полгода, а до этого они перемешаны, как и у тебя во время твоей "карусели". Но рождаются все именно синестетиками, когда ощущения свалены в кучу. Между мостами к осязанию, вкусу, слуху и зрению перекинуты другие мосты, маленькие, по которым импульсы могут носиться туда и обратно, не ступая на берег. Например, бежать к глазам, но передумать, и свернуть к ушам. Или разделиться. А потом эти мостики из нейронов отмирают. Но не у всех, у тебя они остались, видимо, неповреждёнными…

– Синаптические мосты, – кивнул Максим. Он читал об этом (как и про "перекрёстки" нейрологических путей, пассивные у обычных людей и активные у синестетиков). "Но откуда…" – Откуда ты это знаешь?

– Изучала когда-то.

"Изучала?… И что? Мало ли на какие вопросы люди ищут ответы. Не подготовилась ведь заранее. Тут мало хотеть удивить – будущее предсказывать надо. Знать, какую тему я предложу после спаржи по-восточному. Но всё-таки…"

– А с чего интерес к синестезии? Некоторые и слова-то не слышали.

– Это просто, – улыбнулась Маша. – Читала как-то роман "Тигр! Тигр!", тогда и зацепило. Уж очень необычной особенностью наделил главного героя автор… м-м… Альфред Бестер. Угадаешь с трёх раз – какой?

"Ну я и осёл… Ты глянь, засомневался…"

Вместо ответа он перегнулся через стол и поцеловал её в губы.

– Мой счастливый младенец, – снова улыбнулась она. – А какой ты видишь меня во время "карусели"?

– Её давно не было.

– Честно? – прищурилась Маша. – Или не хочешь меня расстраивать?

– Честней не бывает.

Максим не врал.

За две недели, прошедшие с момента знакомства с Машей у того жилого комплекса, где Максим надеялся распутать нить Лопухова (человека из списка), платформа "карусели" ни разу не раскручивалась. Не начинала свой фантастический танец смешений. Двигатели "аттракциона" спали.

Максим жалел об этом. Хотел узнать: какими красками, звуками и ощущениями "карусель" одарит присутствие Маши? Какими он увидит их отношения? Будут ли пахнуть жареным миндалём прикосновения её тонких пальцев к его шее? Какой оттенок у её смеха – нектариновый, карамельный, бледно-лунный? Её танец – это дрожь струны или шелест ветра в хвое? А вкус шоколада от её насмешливо-нетерпеливого "не буду ждать, когда сам захочешь поцеловать"… это ведь наверняка шоколад, а потом – горячий глоток, сам поцелуй.