Петр Воробьев - Разбой

У вспомогательного мостика имелось и ещё одно достоинство – достаточно простора для игр с невесомостью. Здесь можно было летать по воздуху, вертеться, бегать по стенам на четвереньках, подвешивать в пространстве водяные сферы и пытаться их проглотить, не размазав воду по лицу. При всём моём понимании моей неотразимости, я тем не менее решил предоставить показ этих забав Ирсе: телезрители старшего поколения вряд ли одобрят шкипера, бегающего по стенам. Вдобавок, не знаю уж, почему, но акробатика в невесомости особенно наглядна именно в исполнении красивой девы. В том же продолговатом эллипсоиде, что и мостик, размещались баки для водорода, баки для дейтерия, токамак, теплообменники, магнитогидродинамическая энергоустановка, и ещё много чего хорошего, но по большей части или чересчур стеснённого для телекитонистов, или вообще недоступного без скафандров. И в боевую рубку-то еле пролезли. Приборы управления химическими лучемётами особенно не впечатляли, хотя на самом деле то, что скрывалось за обшивкой, было венцом электрогидравлики – практически гидравлическая вычислительная машина. Редкая работа, и по изобретательности, и по качеству. Зато через открытые бронестворы смотровых портов открывался вид на пристыкованные снаружи челноки «Троллькарл» и «Томтениссе». Телекитонист направил свой громоздкий прибор в люк, за которым вдаль уходили ряды и ряды газоразрядных датчиков. Мерцание каждого свидетельствовало, что в стрельбовой трубе за переборкой в срединной части ракеты едва теплилась жизнь почти безмозглой полурыбы-полуптицы, для выживания нуждавшейся в близости прорвы себе подобных, чтобы в стае затлел огонёк архаичного общинного сознания. Штурман предсказуемо отпускает дурацкие шутки. Говорит, что каждый раз, когда я уединяюсь в боевой рубке, чтобы без помех попрактиковаться на волынке, ровно один гобуль дохнет. Что ж, ещё поговорит, буду играть у него в штурманской рубке, посмотрим, что там сдохнет.

– Так в каждой ракете по гобулю? – спросил Унферт. – Да, их здесь четыре тьмы. – А почему именно гобули? – Ракеты – оружие на крайний случай, – объяснил я, У нас их на три пуска, каждый по тьме с третью. В каждом залпе дюжина телеракет, их ведёт матрос вот с этой доски управления, а гобули летят за ними. Поскольку у гобулей очень развито пространственное чувство, они даже в ракетах сами прекрасно разворачиваются в боевой порядок. – Но почему именно гобули, а не скворцы какие-нибудь? Сам Унферт знал ответ, но хотел, чтоб и его зрители чему-то научились. Телеприёмники в корчмах или в ратушах уже перестали быть в диковину, так что горожане и жители деревень побольше успели взять в обычай собираться вокруг – преимущественно в дни соревнований по ногомячу, ристалищ, и прочих увеселений. Хотя и на передачу с «Продерзания» могли навалить. Толпой поменьше, конечно, чем когда Волын играет со Старградом, но сама мысль ненавязчиво поставить телевидение на службу просвещения уже заслуживала всяческой поддержки. Я принялся объяснять: – Представь себе стаю в четыре тьмы скворцов – сколько от них будет гвалта, как они обгадят всё вокруг, и сколько сожрут пшена! – Потом, скворушек жалко, – добавил Вигго вахтенный. – Так. Скворец не косатка и слон, но и у него имеется умишко. Поёт песни, чистит пёрышки, растит птенчиков, а не мечет в озеро икру. Но главное, скворца нельзя взять и отправить в спячку. А с тем, как усыпить и пробудить гобуля, биологам удалось разобраться, как раз в последние полдюжины лет. – А против чего оружие? – Вот этого мы пока не знаем, но, как говорят наши новые друзья-колошенцы, меч нужно носить каждый день, даже если он и пригодится только раз в жизни. Унферт умело использовал один из наиболее действенных приёмов философского диалога – заронить сомнение: – Не против демонов, что управляют слугами ведаулы? Здесь мне следовало частично согласиться, а далее уточнить: – Возможно, но криптографы в эргастериях Волына и Йорвика считают, что те, кто управляет передачами со спутника Аудумлы, не желают нам зла. Наоборот, хотят о чём-то предупредить. – Значит, демонопоклонники заблуждаются? Как же им тогда удаётся приобретать всякие магические силы? Хороший вопрос, проницательный. Если б я ещё и знал на него точный ответ… За неимением такового, пришлось ограничиться тем, что известно: – То, что одни называют «магией», другие называют палеотехнологией. Что-то, что дремало века, если не эоны, и досталось нам от тех же древних титанов, остатки чьих кораблей лежат подо льдами Драйгена. А в передачах с Трёска даются указания, как пробудить эту замшелую технологию. – Тогда почему они не объяснят всё это попроще? – Кто бы это ни был, они очень непохожи на нас, и не очень себе представляют, как с нами говорить. Или вообще не знают, с кем говорят. Может, они думают, на Хейме колония их товарищей. – Так что мы найдём на Трёске? Хотел бы я знать… На поверхности спутника в хороший космический телескоп можно было разглядеть какие-то очертания, вроде бы слишком правильные для естественных. Мёртвые инопланетные развалины, или почти мёртвые инопланетные развалины с автоматическим передатчиком, включающимся, когда тусклая Сунна осветит полупроводниковые плоскости гелиоагертов… Вполне правдоподобные ожидания – если б передатчик не передавал со сверхсветовой скоростью. Сверхсвет создавал проблемы. Закон физики не нарушишь, как какой-нибудь Стейнглад закон Северного Союза: нарушил, заплатил виру, сказал: «нелёгкая дёрнула», и живи дальше. Хронофизики любили порассуждать о гипотетическом путешествии на космолёте, летящем быстрее света. Возможно ли такое путешествие в рамках законов физики? Да, но только при условии, что космолёт переходит за световой предел в одной вселенной, а возвращается под него в другой, возможно, ничем существенно не отличимой от первой. Насчёт передач со спутника Аудумлы можно было аналогично предположить, что на самом деле они идут не с нашего Трёска, а с какого-то другого Трёска в полисимпаническом пучке вселенных. А если это так, что ж мы и впрямь найдём? Пустое место с кратерами и разреженной атмосферой? Врата в измерение демонов? Склад сокровищ нескольких миров, как надеются Битек, Стейнглад, и Теслин, владычица кипарисового трона? Или передатчик, ведущий вещание на «их» Хейм, в то же время как к «их» Аудумле приближается космолёт, почти такой же, как наш, но, например, со спиральным плазмоводом вместо токамака? А на мостике аколиты в красных плащах поют гимны Григану, Белкеру, и Плазбе? У Алкофриба в «Разговорах в подпитии» есть беседа софиста с хронофизиком. Смешно написано, но что ещё смешнее, общие темы бы запросто нашлись. Хорошо всё-таки, что я выбрал служение янтарному дракону – электроны, хоть и двойственны по сущности, заметно проще… Я ответил Унферту: – Есть один способ узнать наверняка. – А пока не узнали, готовиться к бою? Лучемёты, ракеты, броня, скафандры лучевой защиты? – Броня и скафандры лучевой защиты – это как раз против известной угрозы. Нам ведь придётся нырять в магнитосферу Аудумлы. Что до остального, толика разумной предосторожности ещё никому не повредила, особенно если взять в учёт, сколько стоило «Сеймурово продерзание». Телекитонист направил оптику в сторону окна, где Сунна дробно и множественно отражалась в чешуйках зеркального покрытия тепловых щитов на лучемётных башнях «Троллькарла». – Даже Стейнглад в долю вошёл? – Унферт опять знал ответ, и спрашивал ради зрителей. – В расчёте на пять частей прибыли из гросса, – подтвердил я. – У тебя всё с ним ладно? – А почему нет? – На хольмганге ведь бились? Хольмганг, если уж рассказывать всю историю, был так себе. Стейнглад приобрёл впечатляющий шрам и чуть не остался без глаза, что правда, то правда. Но это случилось на первом же диалепте поединка, когда его собственный меч расслоился при попытке отразить мой удар сверху. Технология внедрения пластин синтетического адаманта в матрицу из нанотрубок оказалась сыровата – не ровня доброй альбингской стали с напылением аморфного двубористого рения. Ещё важнее, воля биться иссякла у затворника Адальбертовой горы задолго до схватки. Скорее всего, последней каплей для Стейнглада стало, когда сбежавшая Альмвейг стала работать учительницей в приюте для горняцких сирот. Оставалось заплатить виру за Эрскеренскраг цеху горняков, проиграть мне поединок, и начать потихоньку восстанавливать промыслы – на этот раз, не пытаясь давить ремесленные братства и скупать городских голов. До поры, по крайней мере. Не вдаваясь в эти подробности, я сказал: – Я вызвал его на бой. Он принял вызов, выбрал оружие, и сражался. Долг чести выплачен кровью, и делу конец. Унферт улыбнулся: – У нас говорят, честь лучше почести. Пять долей на гросс у Стейнглада, говоришь? А сколько у Йорвика? Клеохронист дотошно расспросил о том, какие ещё города Северного Союза вошли в долю, и сам поимённо помянул нескольких именитых купцов, участвовавших в сборе средств. Небезвозмездно, надо понимать. Об Изогнутом Острове – ни слова, что тоже понятно, энгульсейское телевидение на них не вещает. Вслед за упоминанием доброхотов, Унферт распрощался со зрителями и со мной, его помощники закончили запись, отключили свет, и начали свёртывать оборудование. Я посмотрел на приборную доску, где свечение газового разряда отображало эллиптический путь «Продерзания» над электромеханическим подобием земного круга. – Вашему челноку уже поздно сходить с эпицикла на этом обороте, так что жду у камбуза через треть часа, как телекитон погрузите. Унферт, дорогу найдёшь? – Я покажу, – предложила Ирса. Прежде чем идти на камбуз, я ненадолго заглянул в шкиперскую каюту. На полке над голографическим камином стояли два слона. Если хобот одного засунуть в зад другому, срабатывал потайной выключатель, и на переборке сверху начинали высвечиваться, сменяясь каждые пол-диалепта, фотографии. Радька, бывшая Найдёнка, с Гери. Текамти, тоже найдёныш, только из северного Винланда, с жеребятами. Мествин и Пальнатоки (близнецы, а с рождения непохожи). Меттхильд с Тюфкой, Меттхильд с близнецами, Меттхильд с матушкой и Вратиславом. Матушка с Витославкой и Мирославкой на выставке выдр воеводства. Меттхильд на лыжах, Меттхильд в волнах на Вармской косе (хороша-то как!), и так далее. Раз передача данных быстрее света возможна, хорошо б скорее научиться летать с той же скоростью, посредством хоть полисимпанистики, хоть палеотехнологии. А так… почти год разлуки! Но повету нужна старостиха, причём ежедневно, в отличие от такого пятого колеса в государственной телеге воеводства, как мечник без конунга. А с эргастерием и Аркил несколько месяцев как-нибудь справится. Я раздвинул слонов, закрыл за собой люк в каюту, и пошёл по изогнутому дугой ходу к камбузу. Слева, со стороны биологического эргастерия, долетел обрывок небиологического разговора: –…А пока они там спорили о слезинке ребёнка, наш же Самбор настоящих сирот вытаскивал из-под копыт чолдонских яков! – Верно, да я вроде и не о том! Ты мне вот что лучше втолкуй – почему никому из софистов в голову не пришло, что сама постановка вопроса нарушает догму свободы воли? – То есть? – Почему у того ребёнка никто не спросит – ты готов, зараза чумазая, поплакать ради мира познания и высшей гармонии? Ну там, и бочки варенья, корзины печенья, и гросса-другого скиллингов? Пффт. Лучше бы всё-таки анабиозом высших позвоночных занимались. Зато у физиков, упражнявшихся с мечами в гимназии дальше по ходу, разговор как раз шел о науке, вдобавок с употреблением метафоры, которую одобрил бы даже Сеймур: – Дурь это! Удар, звон меча. – Как дурь? Ответный удар. – Вот ты скажи! Сова – мудрая птица? Удар, лязг щита. – Да, только сова тут причём? Удар, звук падения. – Вставай! Как причём? Ты когда-нибудь видел, чтоб сова пыталась повысить долю ионизации, соосно соединив химическую ракету с плазменным факелом? Из штурманской, доносилось гнусавое пение – Ингви во всю дурную глотку выводил «Морского драугра»: – «Всем ветрам назло, Я спешу на зов Синих полусгнивших мертвецов! Труп мой волною смоет, Потом на берег С утра прибьёт опять… Море, Ты слышишь, море, Твоею жертвой хочу я стать»… И этот штурман жалуется на мою игру на волынке? Помянем, смертные, гегемона Алкио, и всё его долготерпение… Присловье наверняка возникло неспроста – как же без долготерпения среди козней и заговоров при дворе багряной гегемонии? Почитать этлавагрские хроники золотого века, так там все от брахилогоса до старшего помощника младшего конюха целыми днями только и делали, что подсиживали вышестоящих, оговаривали нижестоящих, врали, и мухлевали. Вообще чудо, как круг земной их носил. Что точно изменилось с тех пор, смертные стали меньше лгать друг другу. Вот ещё б сами себе перестали врать…