Брюс Стерлинг - Схизматрица Плюс

Мирная воззрилась на него; даже громоздкие очки не скрывали ее уважение и даже страх.

– Значит, вы действительно готовы это сделать.

– Я принес в жертву свои время и энергию. Я ожидаю отдачи, доктор.

– Но это же похищение. Вы говорите о выведении расы рабов.

Африэль пожал плечами с презрением:

– Вы играете словами, доктор. Я не причиню этой колонии никакого вреда. Может, украду несколько часов труда рабочих, пока они подчиняются моим химическим приказам, но такую крупицу они не заметят. Признаюсь в убийстве одного яйца, но это преступление не страшнее человеческого аборта. Я украду штамм генетического материала. Можно ли считать это похищением чего-то живого? Я так не думаю. Что же до возмутительной мысли о расе рабов – отвергаю ее с ходу. Эти существа – генетические роботы. Они рабы не больше, чем лазерные буры или грузовые танкеры. В самом худшем случае они станут нашими домашними животными.

Мирная задумалась. Много времени это не заняло.

– Ваша правда. Навряд ли обычный рабочий будет глядеть на звезды и тосковать по свободе. Это просто безмозглые евнухи.

– Именно, доктор.

– Они просто работают. На нас или на Рой – для них значения не имеет.

– Вижу, вы разглядели прелесть моей идеи.

– И если все получится, – продолжила Мирная, – если все получится, наша фракция астрономически разбогатеет.

Африэль искренне улыбнулся, не замечая неприятный сарказм на ее лице.

– А личная прибыль, доктор… ценные знания человека, первым применившего такую технологию… – он говорил тихо, спокойно. – Когда-нибудь видели азотный снегопад на Титане? Я подумывал обустроиться в тех краях – создать поселение больше, намного больше любого из тех, что возможны сейчас… Построить настоящий город, Галина, место, где человек сможет забросить правила и дисциплину, что раздражали его всю жизнь…

– Теперь уже вы заговорили о дезертирстве, капитан-доктор.

На миг Африэль замолчал, потом с трудом улыбнулся:

– Вот вы и испортили мои идеальные мечты. Кроме того, я говорил о заслуженном покое обеспеченного человека, а не о каком-то эгоистичном отшельничестве… разница налицо, – он заколебался. – Так или иначе, я могу считать, что вы поддерживаете меня в этом проекте?

Она рассмеялась и коснулась его руки. Было что-то тревожное в ее смехе, приглушенном органическим рокотом чудовищных кишок матки…

– Вы думаете, я буду сопротивляться вашим доводам два долгих года? Лучше сдаться сразу и избавить нас от разногласий.

– Да.

– В конце концов, вы не причините вреда Гнезду. Они даже ничего не узнают. А если мы успешно воспроизведем генетическую линию Роя, то у человечества не останется причин их тревожить.

– Это правда, – сказал Африэль, хотя где-то в подсознании у него тут же мелькнула мысль о баснословном богатстве астероидов около Бетельгейзе. Неизбежно наступит день, когда человечество отправится к звездам массово, по-настоящему. Не помешает знать подробности о любой расе, что может стать противником.

– Я помогу вам, чем смогу, – сказала Мирная. Наступило недолгое молчание. – Вы уже осмотрели эту область?

– Да.

Они покинули зал матки.

– Сперва вы мне не понравились, – доктор говорила откровенно. – Думаю, теперь вы мне нравитесь больше. Кажется, у вас есть чувство юмора, которого не достает большинству людей из «Безопасности».

– Это не чувство юмора, – грустно ответил Афри-эль. – Это замаскированное под юмор чувство иронии.

В дальнейшем нескончаемом потоке часов не было дней. Только сон урывками – сперва по отдельности, затем вместе, пока они держались друг за друга в невесомости. Сексуальное ощущение кожи и тела стало якорем, напоминавшем об их общей человечности – далекой и измочаленной человечности в стольких световых годах от дома, что сама его концепция теряла всякий смысл. Жизнь в теплых туннелях, кишащих симбиотами, была здесь и сейчас; здесь Африэль и Мирная больше походили на микробы в кровотоке, непрестанно следуя за пульсацией приливов и отливов. Часы растягивались в месяцы, и само время становилось бессмысленным.

Провести тесты с феромонами было сложно, но возможно. Первые десять феромонов оказались простыми стимулами сплоченности, принуждали рабочих собираться вместе, пока по их щупальцам разносился химикат. Затем рабочие ожидали дальнейших приказаний; если тех не следовало, они разбегались. Для эффективной работы феромоны следовало подавать в смеси или серии, как компьютерные команды; например, первый – кучкование – вместе с третьим – приказом о переходе – вынуждали рабочих покидать одну пещеру и переходить в соседнюю. Самые лучшие промышленные возможности были у девятого феромона; он приказывал строить, после которого рабочие собирали и отправляли на работу туннельщиков и копателей. Другие только раздражали; десятый спровоцировал особей на процедуру груминга, и мохнатые щупальца сорвали с Африэля последние лохмотья одежды. Восьмой феромон отправил рабочих собирать ресурсы на поверхность астероида, и оба исследователя, стремясь изучить новый эффект, чуть не улетели в открытый космос.

Они больше не боялись воинов. Знали, что от дозы шестого феромона те стремглав отправятся на защиту кладок – а рабочие пойдут ухаживать за яйцами. Мирная и Африэль воспользовались этим и обустроили собственные пещеры, которые для них выкопали химически взломанные рабочие и охранял теперь уже верный страж шлюза. У них появился собственный грибной сад, чтобы освежать воздух, запасы любимых видов грибов, которые переварил еще один одурманенный рабочий. От постоянного питания и недостатка физических упражнений он распух до «бочки» [7] Специализированная группа у некоторых видов муравьев, которая хранит жидкие запасы пищи и срыгивает для других. и свесился со стены, как чудовищная виноградина.

Африэль устал. Последнее время он совсем не спал; причем даже не знал, как долго. Его биологические часы не адаптировались так, как у Мирной, и на шейпера постоянно накатывали приступы депрессии и раздражительности, которые приходилось подавлять немалой силой воли.

– Инвесторы должны вернуться, – сказал он. – И вернуться скоро.

Мирная отнеслась к его словам безразлично. «Инвесторы», – сказала она и добавила что-то на языке ногохвосток, чего он не понял. Несмотря на лингвистическую подготовку, Африэль так и не нагнал ее в знании скрежещущего жаргона ногохвосток. Обучение только отвлекало; язык ногохвосток пришел в такой упадок, что стал пиджином – без правил и закономерностей. Африэль и так мог отдавать им простые приказы, а благодаря частичному контролю над воинами – подкреплять свои слова силой. Ногохвостки его боялись, а две молодые особи, прирученные Мирной, превратились в разжиревших тиранов-переростков, которые легко терроризировали старших. Африэль был слишком занят, чтобы серьезно изучать ногохвосток или других симбиотов. Хватало других насущных забот.