Уильям Берроуз - Дикие мальчики [litres]

– Феньки очень пугливы. Если увидите песчаных лис, значит, рядом никто не жить, – на ломаном английском поясняют мальчики.

Как только лагерь разбит, офицеров вызывают в палатку генерала.

Надо как-то решать проблему мальчишек.

Церэушниук говорит, мол, они явные саботажники и лучше всего перестрелять их из пулемета. Пресс-атташе возражает, мол, такая опрометчивая акция испортит нашу репутацию в глазах общественности.

– Какая там репутация? Пока вы, придурки, накачивались спиртным и набивали животы, мы с Джо и Генри разведали все вокруг. Никто тут нам не симпатизирует. Тот мэр в Марракеше перерезал бы тебе глотку, если бы ты оступился, и продал бы тебе свою мамочку, окажись ты наверху. Говорю тебе, эти ублюдки ведут нас прямиком в засаду.

Генерал поднимает руку, требуя тишины.

– Большую часть мальчишек мы отошлем под стражей назад в форт, а себе оставим несколько проводников. При первом же намеке на предательство сообщим по рации в базовый лагерь, и задержанных расстреляют. Это условие должно припугнуть проводников.

Агент ЦРУ хмыкает.

– Ну тогда, чем скорее мы возьмем их под стражу, тем лучше.

Когда, выслушав решение генерала, мы выходим из палатки, нас поджидает с пятьдесят юнцов.

– У нас очень важная информация о том, где базовый лагерь. Там muchos Chinos [75] Много китайцев ( исп. ). .

Ребята растягивали глаза, превращая их в щелочки, коверкали звуки, изображая китайскую речь. Эффект на редкость комичный. Затем мальчишки засмеялись. Они смеялись и смеялись… смеялись внутри нас, а с ними засмеялись офицеры, неудержимо хохотали, согнувшись пополам. Мальчишки расчихались и закашлялись. Они окружили агента ЦРУ и начали икать. Он свирепо смотрел на них, а потом сам стал громко икать и никак не мог остановиться. Такое происходило по всему лагерю, отовсюду раздавался хор иканья, хохота, чихания и кашля. Церэушник схватил мегафон и, икая, заквакал, словно гигантская жаба:

– Пуле – ик! – метом – ик! – маленьких – ик! – ублюдков! – и схватился за револьвер.

Мальчишки рассеялись. Из-за икоты его пули полетели куда попало и убили двух наших. Генерал схватил мегафон:

– Солдаты… АПЧХИ, АПЧХИ, АПЧ-ХИ…

– Доброго вам – ха-ха! – здоровьичка! – выдавил Ровер Джонс, один из его старых домашних ниггеров.

Солдаты катались по земле, писали в штаны, а мальчишки вдруг набросились на них, колотя палками, коленями, ногами и локтями. Они похватали оружие, укрылись за ближайшими валунами и открыли огонь в упор. Это была бойня. За несколько секунд под смертоносным огнем мальчишек полегли сотни.

И зараза быстро распространялась. Хватало одного взгляда на того, с кем случился припадок, и с вами происходит то же самое. Чиханье разносилось ветром, подобно слезоточивому газу. Это вовсе не внушение. Это особый вирус-убийца. По меньшей мере половина боевого состава была поражена, а те, кто уцелел, шарились где-то на ощупь. Человек из ЦРУ получил десяток пуль сорок пятого калибра прямо в жирное брюхо. Он поперхнулся струей крови и рухнул, как мешок с цементом. Генерал еще держался на ногах, старался подавить чиханье, когда пуля из винтовки просверлила ему дыру между глаз. Он хлопнулся вниз лицом и подпрыгнул. По бессмертному выражению Хемингуэя: «Дыра у него в затылке, где вышла пуля, была такого размера, что в нее поместился бы кулак, если кулак у вас небольшой и если вам захочется его туда поместить». Я остался за старшего. Я начинаю выдавливать из себя:

– …тяжкий урок, огромная армия расколошмачена.

Я хватаю мегафон:

– Не теряйте головы, ребята. Все, кто способен двигаться, отступают. Уходите и найдите укрытие. Если ваши товарищи смеются, чихают или кашляют, не смотрите на них и не подходите к ним. Уходите и ищите укрытие.

Дикие мальчики прячутся и поливают нас огнем. Прежде чем мы выбрались из лагеря и нашли укрытие, я потерял уйму людей. Внезапно мальчишки прекратили стрельбу. Надо полагать, они мечутся по лагерю, хватая оружие и любые боеприпасы, какие способны унести. После этого они, скорее всего, отступят и вооружат своих сообщников. Зная, как быстро они способны передвигаться по скалам, нет смысла преследовать их с солдатами национальной гвардии, еще палящими в пустоту. Я приказываю прекратить огонь. Сомневаюсь, что мальчишки потеряли хотя бы одного бойца. Смех, кашель, чиханье на расстоянии звучат как звуки сборища гиен. Через четверть часа все смолкает. Последней стихает икота. Вернувшись в лагерь, мы не обнаружили в живых ни одного человека. Те, кто не был убит пулей, умерли от приступов, захлебнувшись собственной кровью. Это смертельное биологическое оружие, и своим иммунитетом я обязан «божьему лекарству» [76] Этот эвфемизм сэр Джордж Ослер, канадский врач, считающийся отцом современной медицины, придумал для опиума и его производных. . Я переворачиваю генерала на спину: надо отдать ему должное, его труп превосходно выглядит. Вопрос о похоронах не стоит, слишком много кругом тел. Поэтому для укрепления боевого духа ребят я наскоро произношу заупокойную молитву, и горнист играет отбой. Мы отходим на милю и разбиваем лагерь. Я пытаюсь связаться с фортом, чтобы получить подкрепление, медикаменты и воду…

– Арт-хилл вызывает Портленд-плейс… Арт-хилл вызывает Портленд-плейс… Ответьте… пожалуйста, ответьте…

Я пытаюсь связаться в течение получаса. Рация в Портленд-плейс молчит. Тогда я разыскиваю лейтенанта Билли Б., Сент-Луисского Энцефалита – по прозвищу и по месту рождения.

– Приберегите воду для тех, у кого есть шанс выжить.

Лейтенантик сглатывает.

– Есть, сэр.

Чем быстрее мы избавимся от раненых, тем лучше. Эти долго без воды не протянут.

Потом разражается эпидемия гепатита. Арабы считают, что желтая болезнь живет в соломе, и я вспоминаю, что мальчишки постоянно приносили в лагерь солому для подстилок. При гепатите нужен постельный режим и фруктовые соки. Такого мы обеспечить не можем. Когда заболевшие слабеют настолько, что не могут идти, мы их бросаем. Больше ничего не остается, а я-то надеялся, возглавив этих недоумков, дослужиться до полковника.

Держась в трехстах ярдах позади и рассредоточившись, дикие мальчики сопровождают нас чертовски метким снайперским огнем. Поэтому к тому времени, когда впереди замаячил базовый лагерь, наши ряды основательно поредели. Издали форт похож на старую съемочную площадку. Мы осторожно приближаемся. Триста ярдов. Я изучаю форт в полевой бинокль. Никого не видно. Никакого флага. Ворота открыты, и я вижу трех песчаных лисиц-феньков, вынюхивающих что-то на плацу. Мы медленно продвигаемся, готовые залечь в укрытии. Двести ярдов. Сто ярдов. Пятьдесят ярдов. Теперь мы стоим перед фортом. Он выглядит в точности как в тот день, когда мы прибыли из Марракеша. Держа оружие наготове, мы входим во двор. Чертополох, пересохший колодец. Ничего и никого. Вместе с юным лейтенантиком я начинаю обход помещений. Песок на полу, тишина и пустота. Мне приходит в голову, что мне не нужны свидетели на случай, если я доберусь до офицерской столовой, а там вдруг завалялись казначейские билеты или что-то в этом роде. Я поворачиваюсь к лейтенанту: