Дмитрий Орёл - Мю Цефея. Игры и Имена

— Вы издеваетесь?!

— Вы знаете, сейчас вас выставят…

Последняя фраза, в которой Николай сказал все, кроме женского слова «вас», оборвалась со звучным щелчком. Послышалось шипение. Оно становилось все тише и тише, и наконец на его фоне Павлов различил голос, будто сотканный из помех.

— Вам не помогут здесь, — повторял голос. — Вам не помогут здесь. Вам не помогут здесь.

— Почему?

— Они слишком заняты. Они слишком заняты. Они слишком заняты. Они слишком заняты. Они слишком заняты. Они слишком заняты…

Павлов отнял трубку от уха. Он вдруг потерял всякое желание задавать вопросы.

Трясущимся пальцем он нажал отбой и хотел было сунуть смартфон в карман, как тот вдруг оглушительно дзинькнул эсэмэской. Павлов подскочил, заорал и выронил мобильник. Несколько прохожих удивленно обернулись.

Это всего лишь эсэмэска, уговаривал себя Павлов, нагибаясь за смартфоном.

Пришло оповещение от сотового оператора. Списали очередные двести рублей.

* * *

Светляк щедро ливанул беленькой. Чокнулись, крякнули, дружно хрустнули огурчиком. Только тогда Светляк откинулся на спинку стула и начал расспрашивать:

— Для начала, на хрена ты вообще во все это полез? Делать нечего?

— Попросили, — коротко сказал Павлов.

— Ну и послал бы.

— Убедительно попросили.

Павлов потер пальцами друг о друга. Светляк скривил удивленное лицо.

— Даже так? Тогда другое дело. Тогда давай разбираться. Чего ты там услышал?

Павлов рассказал.

— Это не человек был, Паша, — добавил он. — Человек так не умеет.

— Предположим. Робот какой-нибудь. И что?

— Робот, который делает нарезку из только что записанного разговора?

— Почему нет?

— А зачем?

Светляк пожал плечами, разлил снова.

— Тестируют чего-нибудь. Слышал про чат-боты? Что-то такое, только голосовое. Случайно ткнули кнопку, случайно перевели тебя на тестового болванчика. А тот и расстарался. Твое здоровье!

А перед этим кое-кто случайно ткнул кнопку и случайно выхватил фрагмент переписки, думал Павлов, закусывая. Не много ли случайностей? Кто-то что-то хочет сообщить, но делает это туманными намеками. Будто играет с ним. И только интерес Павлова — да даже не Павлова, а его заказчика — не позволяет спустить любой из этих намеков на тормозах и разорвать эту цепочку, потерять нить, сделать вид, что ничего не происходило.

Только вот получится ли? Не появится ли в этом случае еще один намек, и еще один, и еще?

Во что ты вляпался, Василий?

— Нет, — сказал он. — У них какое-то ЧП. Мы тут с одним парнем подсмотрели кусок их кода, и у меня сложилось впечатление, что они не знают, кем он написан. Он подписан одной буквой. Игреком.

— Программистом давно заделался? — промычал Светляк, дожевывая бутерброд.

— Да иди ты лесом! — беззлобно ругнулся Павлов. — Я у них спросил про этого игрека. С этого все и началось, собственно. Сначала их главный заюлил, занервничал, а потом меня переключили. На болванчика твоего.

— Он не мой, — задумчиво возразил Светляк. — Неважно. Хм-м-м. Ты говоришь, что у них кто-то пишет код, а они не знают, кто именно? Это, знаешь ли, совсем другой коленкор. Какие у них масштабы?

— Без понятия. Один их партнер говорит — контора серьезная.

— Понятно, почему они тебя слили. Они поняли, что у них дырка в безопасности. А потом, ты говоришь, странный голос и Ленинский проспект? Хм-м-м.

— Тоже, блин, идиотизм! Искать везде, кроме Ленинского. Что это такое?

— Ну, тут понятно, что надо искать именно там. Формулировка такая, возможно, чтобы формально не придрались. Не знаю уж кто.

Слово «формулировка» Светляк произнес по слогам, и Павлов понял, что друг уже ощутимо накидался. Посиделки плавно перетекали из формата «осмысленный дружеский совет» в какой-то другой, не менее приятный, но не очень нужный именно сейчас. Пришла пора заканчивать.

— Предположим, — буркнул он. — Только Ленинский проспект такой немереный, что абсолютно пофигу, там нужно искать или не там.

Светляк посмотрел на него ласковым снисходительным взглядом.

— Вася. Ты же коренной москвич. Абориген, едрить тебя за ногу. Должен знать, что Ленинский — это не только улица, — сказал он и опрокинул очередную рюмку.

* * *

С последней осенней рыбалки ехали уставшие, замерзшие, но довольные. С десяток небольших карпов плескались в специальном контейнере в багажнике. Павлов надеялся довезти их до дому.

Сыновья, обоим уже ощутимо за тридцать, сидели спереди. Старшего, Сергея, на пассажирском кресле слегка разморило — рыбалка прошла, вестимо, не без сугрева. Младший, Вадим, за рулем, естественно, не пил, поэтому держался бодрячком и без умолку болтал.

— Вот скажи, брат, — в очередной раз начал он, — как ты думаешь, какой сейчас самый вероятный сценарий того, что все человечество вымрет?

— Ничего себе разговоры у вас, — сказал Павлов и захихикал.

Сергей пожал плечами.

— Я думаю, биологическое оружие какое-нибудь. Искусственный вирус.

— А почему не естественный? — спросил Вадим.

— Природа обычно не создает такие, это нелогично. Вирусу нужно, чтобы его носитель был ослаблен, но не помер. Так как, если помрет носитель, помрет и вирус. Поэтому нас и не скосило до сих пор массовой эпидемией. А вот искусственно сделанный — другое дело. Настроить его так, чтобы человек некоторое время нормально себя чувствовал, ходил, заражал других, и тогда всем каюк.

Вадим скривил понимающе-одобрительное выражение лица.

— А мы вот с друзьями поболтали тут на днях, — сказал он, — и решили, что самое вероятное — это восстание машин. Появится суперкомпьютер и решит, что ему люди не нужны.

Сергей кивнул.

— Тоже может быть. Вообще, что произойдет, когда искусственный интеллект получит самосознание, невозможно предсказать в принципе.

— Почему?

— Прикол в том, что все чувства, которые ты испытываешь, идут из глубокой древности, когда ты был маленькой мышкой или кем-то таким. То есть из биологии. Любовь, ненависть, честь, уважение — вот это все идет из самых базовых биологических реакций. А у робота их нет. На каком основании он будет принимать решения, нам неведомо.

— Но человек с рождения их тоже не имеет.

— Ну как сказать… Какие-то базовые вещи имеет. В ДНК прописано.

— Почему тогда нельзя прописать их роботу?

Сергей задумался.

— Слушай, я не знаю. Может быть, и можно. Но у него все равно нет детства. Человека ведь в подавляющем большинстве своем формирует опыт.

— Почему роботу нельзя так же давать информацию? Сделать ему искусственное детство?

Старший поднял руки.

— Сдаюсь! Я ничего не знаю про роботов.

— Во-о-от! И получается, что мы имеем такого же человека, только свободного от морали и имеющего неограниченные возможности. Все упирается в контроль. Правильно, пап?!