Дмитрий Тагунов - На пороге [Сборник]

Но он ещё вернётся. Обязательно вернётся. И тогда берегись!..

Гело…

Сашка проснулся, долго валялся на шёлковых простынях, нежился в тёплой кровати. Затем заставил себя встать и направился умываться. Его друг, Пашка, уже давно оделся и теперь смотрел телевизор в соседней комнате.

Друг. Или, может, больше, чем друг?..

Папа этого не понимал и никогда не поймёт. Ну какая, на самом деле, разница между мужчиной и женщиной? Ну люди же все! Любовь безгранична, а папа видит во всём этом только порочное начало. Но ведь не от похоти возникают истинные светлые чувства!

Два берега. Сын и отец. Два разных мира, между которыми упали почти все мосты. Призрачная связь неуклонно таяла между двумя родными людьми, но что между ними, на самом деле, общего, кроме этого генетического родства?

Непонимание, обидное и безжалостное, царило в их доме, и возвращаться с этот дом не хотелось.

Остаться у Пашки? А папа же просил хлеба купить, ему уже тяжело двигаться. Что решить? К чему прийти?

Порой Сашка начинал вести мысленный диалог с отцом, но редко когда у него возникало ощущение, что такой диалог мог бы состояться в реальности.

«В кого ж ты такой уродился?» — негодовал Степан Макарович.

«Почему ты опять злишься? Что не так?»

«Почему? Ты ещё спрашиваешь?! Губошлёп, ты же с мужиками спишь! Это же извращение! Мерзость! Ну как ты не поймёшь? Да с тобой бы при советской власти знаешь что сделали?..»

«Времена меняются. Надо идти дальше» — не сдавался Саша.

«Дальше? А что дальше? Какое у тебя будущее?»

«Будущее будет таким, каким я захочу».

«Ну-ну. А чего я хочу, тебя не интересует?»

«И чего же?»

«Наследника хочу. Внука. Чтобы ты девушку нашёл нормальную, семью создал…»

«Наследника соорудить — дело нехитрое».

«Не скажи. Тебе не понять».

«Возможно» — вздохнул Саша.

«Вот когда сам испытаешь, каково это держать на руках сына, кровинушку свою, маленького, беззащитного. У которого вся жизнь впереди. Которого надо учить, защищать. Вот тогда, может быть, ты поймёшь…»

«Возможно» — с грустью повторил сын, обрывая свою фантазию. Он не хотел врать папе, даже в мыслях. Как-то, когда он был ещё совсем маленьким, отец попросил его никогда не врать. И ребёнок со слезами на глазах клялся, что никогда не будет. В голосе у обоих нерв был, боль, сочувствие. Папа протянул ему руку, и Саша пожал её.

Словно мостик между берегами.

Когда в Питере были в последний раз, Сашка наблюдал, как разводятся мосты. Две раскрытые ладошки над широкой гладью медленной реки.

…Вот точно так же мосты и расходились между двумя мирами, а между ними сонно текла река безнадёжности.

Забывались прожитые годы. Исчезали в пустоте приятные и неприятные моменты жизни.

В детстве Саша собирал жуков, бабочек, стрекоз. Папа однажды заглянул в комнату, помялся, протянул что-то раздавленное на бумажке.

— Я тебе тут букашку убил, — сказал он юному энтомологу. Букашка — обычный паучок. Но сын бережно хранил восьминогий трупик.

И потом, когда вызвали отца в школу, он ругался с учителями и завучем, доказывая, что его сын самый лучший, что все они просто ничтожества рядом с Сашкой…

И потом, уже в институте, Степан Макарович бегал, договаривался, пытался за счёт своей популярности хоть как-то повлиять на преподавателей, чтобы простили прогулы сына.

И потом…

И потом…

Много чего было. А что осталось сейчас?

— Саш!

— А? — Сашка вышел из ванной, вытирая голову полотенцем. Пашка стоял посреди коридора, указывая рукой на телевизор и отчего-то казавшийся взволнованным.

— Только что передали. Сказали, Вадима Васнецова освободили. Ты вроде говорил, что он… Саш? Саш! Ты куда?..

В сознании билось одно только слово:

« Папа! »

Степан Макарович возвращался домой. Ну естественно, Сашка за хлебом не сходил. И даже дома не появлялся со вчерашнего утра, паршивец. Пришлось идти за хлебом самому. Попутно купил сигареты. И, просто на пробу, эти странные «Ламни». Действительно дёшево, да и скидка опять же. Время собирать «Ламни», это уж точно, не поспоришь…

Опять погас этот фонарь. Может, предвещает он чего? Глупости. Это всё старость. И у фонарей бывает старость…

В подъезде накурено. Ага, вон стоит на втором этаже Маша — живое предприятие по производству детей. Она и сейчас беременна, брюхо торчит. Какой там уже по счёту? Пятый, шестой? Стоит и курит. Вредно для детей, мамаша…

И хочется поворчать, но толку от этого всё равно не будет. И Степан Макарович молча прошёл мимо. Этаж — четвёртый. Предпоследний. В пятиэтажке лифт не предусмотрен, но старик уже привык. Пыхтит, тяжело дышит, чмокает сухими губами, но всё равно идёт.

«Упрямство — помощник для воли!» Жизненная мудрость, неизменно выручавшая в беде. «Мудрость, придуманная хорошо тебе знакомым человеком. А так ли хорошо я себя знаю?» — мелькнуло глупое сомнение.

А вот… вот и дверь. Фух.

Степан Макарович повозился с ключом — замок никак не хотел открываться — и распахнул дверь в квартиру. Он успел сделать только один шаг внутрь, как заметил мелькнувшую на лестнице тень. Попробовал захлопнуть дверь, но чья-то сильная рука схватилась с той стороны за ручку и дёрнула на себя.

— Помогите! — завопил старик, отскочив от двери и швырнув пакет с покупками с появившуюся в проёме фигуру.

Убийца поджидал на пятом этаже. Он пришёл, когда Степан был ещё в магазине. Старик возвращался домой не торопясь, и это выводило из себя. Но Ник умел ждать. И теперь действовал быстро, нетерпеливо, грубо.

Захлопнул дверь, стараясь не терять жертву из вида. Руки слегка дрожали — плохой признак. Но лекарство он захватил с собой. В кармане лежит. Вот только сперва надо убить эту груду костей, а там и «полечиться» можно.

Степан Макарович попытался закрыться в комнате, но это не остановило Ника. Убийца снёс хлипкую преграду с петель и нервно отмахнулся от бросившегося на него с кулаками старика. Нанёс два быстрых и точных удара, и старика буквально сдуло в угол, где тот и упал, держась за голову. С левой брови потянулась кровавая ниточка.

— Утихомирился? — спокойно спросил его Ник, встав над жертвой. — Если нет, так я добавлю.

Степан Макарович хмуро молчал, готовый к самому худшему. Ник подождал немного, ожидая ответа, а затем полез в карман куртки и извлёк помятый белый конверт. Бросил в ноги старику.

— Прочти это.

— С какого хера? — оскалился Степан. Боль заставляла его прижмуривать левый глаз.

— А с такого. — И Ник извлёк на свет пистолет с глушителем. Покрутил им в воздухе, словно демонстрируя. Велел, кивнув: — Читай.

Степан Макарович опустил взгляд, протянул трясущуюся руку и взял конверт.