Андрей Вичурин - Байт II. Блуждающие лабиринты Гиннунгагапа.

Так продолжалось около минуты, пока Санта не ударил последний раз, и не воздел клюку к небу, направив ее загнутый конец в сторону Луны. Толпа замолчала и замерла в ожидании чего-то.

Шли томительные секунды, во время которых затмение достигло своего апогея. Тень от Земли полностью перекрыла полную кровавую луну. «Песнь Ламмаса» зазвучала с новой пронзительной силой, разнося торжественные ноты гимна единения Неба и Земли, до самых дальних уголков Гипербореи.

Санта сделал сложное движение клюкой, словно что-то наматывая на нее, и дернул. Кровавый ореол, окружающий Луну, сорвался со своего места, начав падение вниз, по направлению к нему, постепенно уменьшаясь, но при этом усиливаясь в свечении.

Когда раскаленное желто – оранжевое кольцо почти упало Санте на голову, он, одним ловким движением, поймал его закругленным концом клюки, прокрутил несколько раз, виртуозно жонглируя, и метким броском отправил в печь. Дрова мгновенно вспыхнули, выбросив в ночное небо высокие языки жаркого пламени. Толпа дружно и восторженно взревела.

«Песнь Ламмаса» постепенно затихла вдалеке, а из-под горы, донеслись гулкие и отрывистые удары гигантского молота, заставляющие сотрясаться землю и осыпаться скалы. Наверное, там сам Веланд, бог – кузнец, закончив в ушедшем году ковать очередной Эскалибур, или другой меч для какого-нибудь Беовульфа, решил в честь праздника Урожая, сделать свой первый в этом году лунный серп, так облегчающий тяжелую жатву простым работягам. Гномы – кекли, стоящие отдельной сплоченной группой, радостно заорали и затопали ногами.

Пришло время «Шабаша Ламмаса», знаменующего собой первый день наступившего Нового Колеса Года.

Санта, довольный хорошо проделанной работой, убрал шапку за пазуху, сел в каменное кресло, подпер румяную щеку, и пригорюнился, задумчиво созерцая огонь, и постукивая пальцами себя по коленке. Нос Рудольфа Красного Носа погас. Олени протянули сани немного вперед. Народ на полянке, еще немного потоптался, переговариваясь, да и занялся своими делами, - кто начал широкие хороводы вокруг печи водить, кто из рук, ручеек выстраивать, успевая щупать девах за мягкие места, кто медовухой хмельной подался накачиваться, плюшками закусывая, а кто и попарно, по темным кустикам с понятной целью разбрелся. Только два дежурных гнома – кекли следили за костром, никого близко не подпуская.

Мы тоже отошли в сторонку, и присели, созерцая буйный и местами, просто непристойный загул, бурлящей и волнующейся толпы детей местной природы, удовлетворявших повсеместно, с восторженным энтузиазмом и жадностью, свои простые и непосредственные желания. Стоило опуститься на землю, как ко мне подбежала давешняя разносчица баранок. Простоволосая и растрепанная, огненно – рыжая, шальная в глазах, без своей непременной, расшитой узорами шапочки. Подскочила, сверкая голыми коленками, и схватила меня за руку, наклоняясь, будто специально напоказ выставляя белую ядреную грудь с большим напряженным розоватым соском, вовремя вывалившуюся из расстегнутой, именно там, где надо, блузки. Настырно и сильно потянула с земли за рукав, смеясь и недвусмысленно показывая взглядом на ближайшие заросли.

- Не-не-не! – замотал я головой, опешив от такого напора и упершись ботинками в дерн. – Спасибо, не надо!

- Веирдо? – непонятно спросила она меня, отпуская рукав. – Ни майс ли мна?

Я снова замотал головой.

Она посмотрела на меня презрительно, как на таракана какого-то, сплюнула мне под ноги и удалилась, гордо и независимо покачивая тугими налитыми бедрами.

- Что это сейчас было? – поинтересовался Дима, провожая деваху обалделым взглядом.

- Harassment это называется, по не нашему. Можешь смело подавать в суд за сексуальное домогательство, с последующим оскорблением достоинства! - заявил Пончик, и закехекал, наверное, рассмеялся: – Она тебя извращенцем окрестила, которому не интересны женщины!

Я только развел руками. Извращенец, так извращенец. Не бежать же мне с каждой, кто меня захочет так назвать, в кусты, чтобы доказать обратное!

- Ладно, проехали. Я такой! Давайте уже поедим!

По пути, Пончику наконец-то провезло, - мы перехватили с накрытых у края поляны столов, три кольца домашней колбасы и два хлеба – халы. И тому неизвестному песцу, которого хотел сожрать братишка, повезло. Теперь зверек сможет прийти к кому-то другому. Два кольца отдали коту, - все равно они ему на один зуб, а еще одно, разделили пополам с Димой.

- Интерефное софпадение! – прошамкал Дима полным ртом. – О-о! Кофбафа иф лофя!

- Фо? – я тоже откусил большой кусок.

- Из лося колбаса, говорю! – прожевав, сообщил он.

- Мняма-га! – согласился Пончик. – Такохо ефсе не ел!

- Так вот, - продолжил Дима. - Интересное совпадение. Евреи едят халу на шаббат. А тут, на шабаш! Не находишь?

- Нахожу, конечно, - согласился я. – Сам же сказал,- это праздник! И еще, насчет хлеба. Его эти товарищи тут сейчас печь будут, а у тех, есть такое хлебное жертвоприношение, - отделение халы, Минха называется. Тут, я думаю, будет то же самое. Да ты же сам, насчет этого говорил!

- Я просто, о почти одинаковом звучании слов! – пояснил Дима.

- А еще, у наших есть «шабашка»! – напомнил я ему. – Ерунда это все! Из разряда баек про «Жигули», которые на экспорт под маркой «Лада» пошли, потому как, первое слово, - у кого-то там, за бугром, матюк.

Зловещая тень давно уже покинула светлый лик Луны. Костер в широкой печи догорел, - смотрящие за ним кекли, проворно и деловито разравнивали жаркие алые угли. Несдержанные дети природы, прервали свои веселые занятия, и снова собрались на поляне у печи. Мы тоже туда подошли и стали с краю, поближе к лестнице и оленям.

Санта – Клаус поднялся, застегнул свой кафтан и, недовольно покривившись, натянул на блестящую под ярким светом Луны лысину, свою длинноухую шапку. Затем отошел от трона до начала ступеней и, крутнувшись на каблуках, повернулся к нему лицом. Толпа притихла.

Снова потянулись томительные секунды ожидания.

- Чего все ждут? – задал риторический вопрос Дима. – Непонятно…

- Если бы ты больше, не по ночным клубам шастал, а ночным шабашам столько же внимания уделял, - подколол я его за неумеренную любовь к ночному драйву, - знал бы!

- То не я! – открестился он. – То все Любка! Там мы с ней и познакомились!

Повезло ему или нет но, познакомившись с Любой по-пьяни, они сошлись, пять лет уже вместе. Расписались в прошлом году.

Где же ты, Вера… Собирался я тебя искать, да вот, все так и не собрался. Носит меня, по далеким реально – виртуальным окраинам с временными водоворотами. Крутит, словно щепку по ручью талому, любопытной рукой десяти тысячи столетнего мальчишки - девчонки Демиурго, пущенную. Э-эх!