Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Бьются богатыри. Ни один верх взять не может. Уже и пар валит, что от них, что от коней их. Землю повздыбили, пылью мелкой вверх поднимается, окутывает поединщиков, оседает на лицах и доспехах. Уже стрелами быстрыми разнеслась весть по стану степняков, в которую поверить невозможно. Стоек оказался баатур неведомый, и никак с ним Буга не справится. Потянулись, чтоб своими глазами глянуть. Все теснее в толпе, потихоньку да помаленьку и размер площадки, где богатыри бьются, меньше становится.

Уже и солнышко посильнее припекать начало, уже и руки не так почасту вздымаются, даже железо не в прежнюю силу звенит, — и оно устало. Разъехались в очередной раз по разные концы, застыли. Махнул Буга ручищей, Михея зовет. Подошел тот, выслушал слова степняка, к Илье направился.

— Предлагает тебе, — говорит, подошедши, а у самого голос подрагивает от волнительной радости, и глаза горят, — на сегодня поединок закончить. Завтра продолжить. Негоже, мол, коли не искусством, а измором победа добыта будет. На правах хозяина предлагает, а ты у него вроде как гость будешь. Пока исход в чью-нибудь пользу не решится. А еще обещает, что коли тебе смерть приключится, отдать твое тело черниговцам, дать им день вольный на погребение и могилы твоей никому тревожить не позволит. Ловко ты его, — неожиданно хмыкнул. — Вот чего не ожидал, того не ожидал…

— Добро, — согласился Илья. — Только и ты ему напомни, чтоб не шли на попятную, коли моя возьмет.

Передал Михей. Гаркнул что-то Буга голосом зычным, разомкнулись степняки, дорогу давая. Повел Михей Илью обратно к его шатру.

— Ты теперь его, не знаю уж, как и назвать. Только он тебя убить может. Ежели кто вред тебе замыслит, не говоря уж о том, чтоб покуситься, он того надвое разорвет. Так что отдыхай спокойно, сил набирайся…

Где там, отдыхай спокойно. Нужно и меч заточить, и щит поправить, и доспех, куда сабля пришлась. Поглядел — и глазам своим не поверил. Зазубрины на клинке будто сами затягиваются, вот как рана на коже. Что же это за кузнец такой, опять подумалось, и что за железо, из которого меч сделан? А может и правду говорят, что нет вокруг ничего неживого, что все своею жизнью живет, не всем понятною, не всем заметною?..

Копье, правда, пришлось новое делать. Илья свое навершие подобрал, прежде чем в шатер возвратиться. А древки степняки принесли, несколько, на выбор. Без подвоха, без изъяна. Глядели, кто с интересом, кто со злобой затаенною, как выбирает, по руке меряет. Но — никто ничего. Должно быть, и впрямь богатырь ихний на расправу крут. Ему честная победа нужна. Ему, может, в кои веки раз подходящий супротивник повстречался.

На другой день повторилось все. Началось чем свет, и закончилось ничем. Никто не взял верх. Ни искусством, ни силою, ни счастьем. Сидит Илья вечером у себя в шатре, — копье заново изладил, оно, как и давеча, щепой разлетелось, повечерял, но отчего-то не спится ему. Шум за полотном иной нынче. Вчера был вроде как удивленный, а нынче — резкий такой, будто делят что-то, да никак не поделят.

Чуть шевельнулась пола, мышь-полевка в гости пожаловала. Ну, хоть какой гость, жаль, угостить нечем. Только и осталась та корка, что погорелец на дороге отдал. Глядит на нее, хоть какое развлечение. А она шмыгает, во все стороны разом, и совсем не боится. Вспомнилось, поговаривали старики, мышь увидеть — хорошая примета. К добрым вестям. Обмишурились, значит. Откуда тут добрым вестям взяться? Нешто князь киевский с дружиной богатырской на выручку спешит? Так что сплоховала ты в этот раз, мышка-норушка… Помотал Илья головой, неужто морок приключился? Потому как нет никакой мыши, сидит, совсем по-собачьи, волчина огромадная, — глаза желтые, сама серо-бурая, лапы, — вот ежели случаются промеж волков богатыри, — именно такие и есть.

Знать, не сдержали слова данного, подослали волкодлака. Волк — зверь осторожный, в середину становища не сунется. Вздохнул Илья, ну, значит, так тому и быть. Коль удастся справиться, надо отсюда выбираться. К городским воротам пробиваться.

А волк вроде как встряхнулся. Пробежала дрожь от морды до кончика хвоста, и показался перед Ильей человек в доспехе, как у него самого. Ну, или почти таком. Русоволосый. Ежели по лицу судить, годами Илье равен, а ежели по глазам — постарше Святогора будет. Сел, скрестив ноги, совсем как степняк, прищурился, да и говорит:

— По здорову будь, Илья Иванович. Извини, что незваным заявился, — тут выбирать не приходится.

— И тебе по здорову, — отозвался Илья. — Не знаю только, как звать-величать.

— Неужто не догадался? — Незнакомец с сомнением покачал головой. — А ведь слышал… Кто Волхом кличет, кто Вольгой, кому как нравится.

— Вон оно что… — протянул Илья и с любопытством уставился на гостя, словно желая рассмотреть получше.

— Чего уставился, не на смотринах, чай. Знаешь, о чем разговоры по становищу идут?

— Ну?..

— Злобятся. Не затем пришли, чтоб забаву богатырю своему устроить, — за добычей. А тут ты им — как кость поперек горла встал. Недоброе замышляют.

— То-то я и гляжу, шумят нонче как-то по-иному…

— Шумят — ладно, брехливая собака редко кусает. Извести тебя мыслят. Но только так, чтоб не в открытую. Чтоб с росстани сразу и вправо, и влево пойти.

— Это как это? — не понял Илья.

— А так. Подкинут, как заснешь, аспида ядовитого, а скажут — сам заполз.

— Так ведь слово дадено?

— Слово — оно до поры, до времени. Видать, приспела пора-то.

— То не слово, то — лжа.

— Тебе — лжа, а им — хитрость военная. Али сам не видал, как они спиной к противнику оборачиваются, чтоб в засаду заманить?

Посуровел Илья, нахмурился — туча тучей. Невольно к мечу потянулся.

— Нешто думаешь все войско ихнее в одиночку одолеть? — улыбнулся Волх. — Такое и старым богатырям не всегда под силу было.

— Сколько смогу, одолею, а с остальными — может, из города на подмогу кто выйдет.

— Не славно, в городе-то. Врасплох их застали. Многих побили.

— Ну, значит сам…

Снова улыбнулся Волх. Хитро так.

— Не затем я здесь, чтоб вот так, за здорово живешь, защитника земли нашей да ворогам на потеху и поругание. Замешкался я на пути, никак раньше не пришлось. На два дня ты степняков под стенами придержал, люди тебе за то в пояс поклонятся. Так что, Илья Иванович, ложись-ка ты спать, ни о чем не печалясь, дальше — моя забота. Верь слову, завтра к полудню не останется здесь ни одного степняка. Только — чур! — уговор: нет меня здесь, и не было.

Илья было рот раскрыл, — спросить хотел, — а Волх шмыгнул мышью под полог, и нет его. Нет, как не было. Или все-таки было?..

Легко сказать, спать ложись! Самому-то хорошо, сгинул мышью, и вся недолга. А ну как и впрямь аспида подкинут? Это ж не открытый бой, грудь в грудь, тут коварство людское. Супротив него кто выстоит? Но с другой стороны, коли Волх сказал, сомневаться вроде как смысла нету. И начал Илья припоминать, что ему про богатыря этого рассказывали. Вот только припоминать особо-то и нечего.