Сэмюэль Дилэни - Нова. Да, и Гоморра

— По-моему, им не хочется ехать, — сказала сестра Жоана. Она должна была везти детей в штаб-квартиру корпорации «Акватика» в столице.

— Они просто устали, — ответил Жоан. — Зря полуночничали вчера. Ну-ка, полезайте в автобус. Да попрощайтесь с дядей Кэлом.

— До свидания. — Это Фернандо.

— До свидания. — Клара.

Дети в подобные моменты всегда держатся скованно. Кроме того, я подозревал, что мои крестники переживают первое в жизни похмелье (или одно из первых). Все утро они вели себя очень тихо.

Я наклонился и неуклюже обнял их:

— Когда приедете на выходные в первый раз, я возьму вас на подводную разведку, к мысу. Теперь вы сможете сами собирать себе кораллы.

Сестра Жоана прослезилась, обняла детей, обняла меня и Жоана и полезла в автобус.

Из окна автобуса кто-то кричал кому-то стоящему на остановке, чтобы тот чего-то не забыл. Автобус с лязгом объехал площадь и свернул в сторону шоссе. Мы пошли через улицу назад, туда, где владельцы кафе расставляли парусиновые стулья.

— Я буду по ним скучать, — сказал Жоан таким тоном, словно долго думал, признаться в этом или нет.

— Я тоже.

У доков возле причала — оттуда ходили подводные лодки в подводные города — стояла толпа.

— Интересно, удалось ли им проложить кабель безо всяких…

В толпе закричала женщина. Она растолкала людей и выбралась наружу, роняя лук и яйца. И стала, визжа, рвать на себе волосы. (Помните сковороду с креветками? Женщина была та, которая их снимала со сковороды.) Несколько человек бросились к ней.

Кучка мужчин оторвалась от толпы и побежала в переулок. Я вцепился в пробегающего человека-амфибию. Он резко повернулся ко мне.

— Какого черта там творится?

Он хлопал губами, как рыба на суше, складывая слова, понятные в обычной жизни.

— Это со взрыва… — проговорил он. — Только что привезли тела после взрыва в Шраме!

Я перехватил его за другое плечо:

— Что случилось?

— Часа два назад… Они проложили кабель примерно на четверти дистанции… И тут весь разлом подался. Полчаса извергался подводный вулкан, черт бы его побрал. Толчки идут до сих пор.

Жоан бежал к пристани. Я оттолкнул амфибию и похромал за Жоаном. Мы пробились через толпу (ситец, холст, зеленые чешуйки).

Трупы вытаскивали из люка подводной лодки и укладывали на расстеленный брезент. Корпорация по-прежнему возвращает тела на родину, чтобы семья решила, как именно хоронить погибшего. Когда разлом подался, он изрыгнул в море огненную лаву — в основном расплавленный кремнезем.

Четыре тела были лишь слегка обожжены в нескольких местах; судя по распухшим лицам (у одного из уха вытекла кровь), они погибли от звукового удара. Но несколько других были почти полностью покрыты коркой тусклого черного стекла.

— Торк, — не переставая спрашивал я. — Один из них Торк?

У меня ушло на это сорок пять минут. Сначала я приставал с вопросом к людям, которые укладывали трупы, потом залез в подводную лодку и там допрашивал какого-то типа с клипбордом, потом вылез обратно на причал и пошел в контору. Там я наконец выяснил, что одно из неузнаваемых тел в самом деле принадлежит Торку.

В кафе на площади Жоан принес мне стакан кефира. Рыбак долго сидел неподвижно. Наконец стер белые усы, убрал ноги с перекладины стула, оперся руками о колени.

— О чем ты думаешь?

— Думаю, что пора идти чинить сети. Завтра утром выйду на лов. — Несколько секунд он смотрел на меня молча. — Кэл, где мне завтра ловить?

— Ты думаешь о том, что… отправил сегодня детей?

Он пожал плечами:

— Рыбаки из нашей деревни иногда гибнут. Но это по-прежнему рыбацкая деревня. Так где мне ловить?

Я допил кефир.

— После извержения в воде над Шрамом дофига минеральных солей. Сегодня там разрастутся водоросли. В глубине будет ходить мелкая рыбешка. Крупные рыбы — над ней.

Он кивнул:

— Хорошо. Завтра выйду на лов туда.

Мы встали.

— До свидания, Жоан.

Я похромал назад, к пляжу.

К десяти полотно тумана, прикрывающее пляж, рассеялось. Я расхаживал по песку, приподнимая палочкой клубки водорослей и постукивая той же палочкой по больной ноге. Дохромав опять наверх, на скалы, я застыл в неподвижной траве:

— Ариэль?

Она стояла на коленях в воде, опустив голову. Рыжие кудри расступились, открыв жабры. Ее плечи затряслись, замерли, снова затряслись.

— Ариэль?

Я спустился по камням, покрытым пузырями.

Она отвернулась и уставилась в океан.

Детская любовь так важна и так хрупка.

— Ты давно тут сидишь?

Теперь она поглядела на меня. Капли морской воды и другой соленой влаги смешались у нее на лице, застыли на впалых щеках. Лицо было изможденное. Она покачала головой.

Сколько ей лет — шестнадцать? Семнадцать? Как фамилия того гениального психолога, заявившего в семидесятых годах, что подростки — умственно и физически те же взрослые, только не заняты полезной работой?

— Хочешь, пойдем в дом?

Она замотала головой еще чаще, потом остановилась.

После паузы я сказал:

— Наверно, тело Торка отправят обратно в Манилу.

— У него не было родных, — объяснила она. — Его похоронят тут, в море.

— А, — сказал я.

А волны будут таскать грубое вулканическое стекло туда-сюда по песку, меняя форму, стачивая острые углы…

— Ты ведь… Торк ведь тебе нравился, да? Мне показалось, вы друг к другу привязаны.

— Да. Он был очень хороший… — Тут она поняла, что я имею в виду, и заморгала. — Нет. О нет. Я была… была помолвлена с Джонни. Это тот, из Калифорнии, шатен… Ты видел его вчера на празднике… Мы оба из Лос-Анджелеса, но познакомились только тут. А теперь… его тело отправят обратно сегодня вечером.

Глаза очень широко раскрылись, потом зажмурились.

— Мои соболезнования.

Я неуклюжий калека; вечно наступаю другим на больные места души. Наверно, я слишком пристально гляжу в зеркало на несбывшееся и потому не вижу, что творится вокруг.

— Ариэль, мне очень жаль.

Она открыла глаза и начала озираться.

— Пойдем ко мне, я тебя угощу авокадо. На них сейчас сезон — я имею в виду, не в супермаркете. А на старом рынке, на другом конце города. Там они гораздо вкуснее, чем калифорнийские.

Она все озиралась.

— Люди-амфибии не ходят на рынок. И очень жаль, потому что он, наверно, скоро закроется, а свежие продукты там отличные. К ним ничего не нужно, кроме масла и уксуса. — Я откинулся назад и прислонился к скале. — А может, ты хочешь чая?

— Ладно. — Она вспомнила, что положено улыбнуться. Я знал, что бедная девочка улыбается через силу. — Спасибо. Только ненадолго.

Мы пошли по камням к дому. Море было у нас слева. Войдя во дворик, она повернулась ко мне:

— Кэл?

— Да, что такое?

— Вон те облака вдали, над водой. Они только там, а так небо ясное. Это от взрыва в Шраме?