Алина Николевская - Когда кролик атакует

Это мало помогало, вернее, не помогало совсем, ибо каждый оставался при своём мнении.

Возможно, дело было в том, что любимый достигал гармонии с миром в слиянии с южной природой. Она же, любуясь невероятной природной нерукотворной красотой, ощущала лишь приятную расслабленность, далекую от того, что называется эстетическим волнением. Это волнение она испытывала перед полотнами Климта, Ван Гога, Сезанна, Гогена, подсознательно считая искусство чем-то более ценным, чем природа, более надёжным выразителем, оформителем и конденсатором Прекрасного. Ей было близко высказывание Эдварда Мунка: «Без моих картин я – ничто». Вот и она прожила бы жизнь, как «ничто», но зато рядом с любимым на природе, которой была совершенно не нужна, как чужое инопланетное существо. Своей она ощущала себя в мастерской Софи-дорогой, среди зеркал, манекенов, эскизов, тканевых композиций с их пиршеством фактур и красок: розовая гамма, разные оттенки зелёного, прекрасный васильковый, очень французский тёмно-фиолетовый.

Агнета вспомнила, как медленно, слегка прихрамывая, Софи-дорогая передвигалась вокруг огромного раскройного стола, как с одышкой присаживалась на несколько минут отдохнуть – кресла были предусмотрительно расставлены вдоль её маршрутов. Но при этом никогда не опаздывала и никогда не покидала мастерской, не наведя там образцового порядка. Следила, чтобы ткани перед раскроем были тщательно выглажены, чтобы мастера никогда не клали платья на плоскую поверхность: от начала до конца шитья их надевали на портновские манекены. В юбку и рукава, если это было нужно для сохранения формы, вкладывалась шёлковая бумага. В итоге казалось, что созданная ею одежда словно соткана из воздуха и её никогда не касалась рука человека.

До знакомства с Софи-дорогой Агнета воспринимала своё влечение к уединённой работе, своё нежелание или неумение приспособиться к упрощённой форме коллективного существования, как некий изъян психики. Временами даже впадала в отчаянье от выпадения из общепринятых связей и отношений, от отсутствия так называемых подруг. Софи-дорогая своим поведением, манерой жить, строить отношения с людьми доказывала обратное: одиночество творческого человека не означает ада или отчаяния. Оно вовсе не замкнутое и не пустое. Оно заполнено образами прошлого, отвоёванного, таким образом, у небытия и хаоса, и будущего, где бесконечно огромной части человечества надлежит занять своё место. Удержать один из тысячи этих образов, развить его, запечатлеть в эскизах на бумаге, воплотить затем в материале – одно это дает ощущение осмысленности жизни и оправдания своего существования.

В одном из телефонных разговоров Ирэн в утешение плачущей Агнете сказала, что смерть учителя укрепляет и закаляет ученика, и рассказала, что Софи-дорогая, зная о своём смертельном диагнозе, служила Красоте, пока хватало сил, а в своей последней коллекции хотела соединить линии молодости и старости, что тянутся навстречу и сходятся так, что нельзя уже разобрать, кто приходит и кто уходит, кто ведёт и кто следует, кто повинуется и кто оказывает честь. Хотела, но не успела. Умерла, оставив всё, что у неё было, любимой ученице.

Агнета дала тогда себе слово довершить начатое, какой бы трудной ни казалась задача – превратить захватывающую подиумную игру двух линий в аллегорию жизни, в которой весёлость – принцип поведения, подразумевающий бесстрашие и превосходство над обстоятельствами.

Пока же обстоятельства складывались для Агнеты самым кошмарным образом, и она снова подумала о любимом. Если бы не нотариальное оформление французского наследства, требующее её постоянного присутствия в Москве, махнула бы от всех этих ужасов, упырей-учёных к нему на Бали, не задумываясь. Он бы встретил её как королеву, ну или, если уже успел обзавестись там подружкой, – как любимого друга, что тоже очень неплохо. В любом случае она бы прекрасно провела время до отъезда в Париж.

«А может всё ещё обойдётся?» – попробовала она себя утешить. – «Удастся как-нибудь обхитрить отвратного Игната (даже не хочется знать настоящего имени), уговорить его оставить её в покое, и тогда всё быстро придёт в норму, ужас отступит, вернутся мечты, как она будет приезжать в гости к любимому в Индонезию, а он к ней – во Францию».

Утешая себя таким образом, Агнета заснула, а проснулась уже вечером от телефонного звонка.

– Менты не появлялись? – услышала голос Игната. – Нет? Ну я же говорил, что больше не появятся. Тут в новостях прошло – на Магистральной автосервис делят со стрельбой, вчера в Москва-Сити перестрелка была с дагестанцами, так на кой хрен ментам при таком коммерческом интересе всякой мелочью заниматься, типа убийства в подъезде гражданина чужого государства – персоны весьма незначительной, почти бомжа. Ты сейчас где?

– Дома, – едва слышно произнесла Агнета.

– На работе была?

– Нет. Я плохо себя чувствую.

– Ладно. Дуй сейчас в ресторан, где вчера сидели. Поговорить надо. Быстро давай.

– Но я не помню названия ресторана и не знаю, где он находится. Вернее, знаю, но не точно. Я сейчас ужасно себя чувствую. Давайте отложим встречу, пожалуйста. – Этот текст она жалобно пропищала, неизвестно на что надеясь.

Ответ был:

– Нет. Жду тебя немедленно. Записывай. – Игнат продиктовал адрес, пробурчал: – Такая молодая и такая плохая память.

К теме своей плохой памяти Агнета вернулась, лишь только увидела Игната.

– Я ведь даже не помню, как вчера вернулась домой, – сообщила она, усаживаясь за один с ним стол. – И не из-за шокового состояния. Просто у меня очень, очень плохо с головой ещё с детства. Я и вчерашний разговор с трудом припоминаю. Кажется, речь шла о помощнице. Так вот, помощница из меня никакая.

Он засмеялся так громко, что сидевшие поблизости начали оборачиваться.

– Бедняжка Агнета.

– Не вижу тут ничего смешного.

Его лицо приняло презрительное выражение.

– Даже, если б я не знал, как ловко ты избавилась от трупа в своей гостиной, я бы и тогда тебе не поверил. Так что нечего дурочку разыгрывать. Я для чего тебя вызвал – завтра начнём работать.

– Вы не можете работать с человеком, который вас презирает и ненавидит.

– Решила изменить курс? – снова засмеялся Игнат. – Ладно, валяй. За что ты меня ненавидишь, я примерно представляю. А за что презираешь?

– За то, что убили своего компаньона в чужой квартире, а мне пришлось за вами подчищать.

«Боже, что я несу!» – мелькнуло в голове. – «Откуда взялось это жуткое „подчищать“? Не ожидала от себя такого».

– Ты, наверное, не ожидала от себя такого, – словно прочитав её мысли, сказал Игнат. – Тест – он на то и тест, чтобы выявлять способности человека. Я уже говорил, что страх – это полезная функция, укрепляющая и поддерживающая, но лишь в случае, если ты не поддался трусости и не запаниковал. Преодолевший страх – это тот, кто, образно говоря, заглянул в пропасть и не отвёл глаз, встретив ответный взгляд. У кого я это прочитал, не помню, но очень верно сказано. Короче, ты тест успешно прошла, а я избавился от досаждавшего мне Михаила.