Алина Николевская - Когда кролик атакует

Зато совсем не воодушевились остальные стажёры – две девушки и юноша. Впрочем, похоже, они изначально не видели себя в роли трудолюбивых муравьёв – внимательных, усидчивых, готовых к полной самоотдаче (ошибёшься в лекалах на один миллиметр, в изделии это выльется в восемь сантиметров!). Нет, их планы были совсем другими. Поэтому девушки, мечтая стать бабочками – подиумными моделями, – не являлись на занятия, обивая пороги парижских модельных агентств, а юноша, тот вообще окунулся с головой в клубную гейскую жизнь, решив, видимо, что модельер он и так неплохой, а добиться успеха в мире моды ему поможет рекламируемая таблоидами гейская солидарность.

Как бы то ни было, а Агнета стала единственной ученицей Софи-дорогой, которая по словам Ирэн носила звание гранд кутюрье, утверждённое Палатой высокой моды. Под стать этому званию была и её творческая мастерская, поразившая Агнету окнами в пол, старинным мраморным камином, хрустальными люстрами и светильниками на стенах, украшенных прекрасными копиями картин Густава Климта. Пахло духами, звучала негромкая музыка – нежная, проникновенная, похожая на джазовые импровизации пятидесятых годов Стэна Гетца и Билли Эванса. Вокруг огромного раскройного стола стояли банкетки, и на каждой – конфекционная композиция из тканей разных фактур и расцветок, дополненная кружевом, стразами, плюмажем, фрагментами вышивки. Поразили огромные зеркала и манекены. Их было штук десять, не меньше, и все разные, начиная от витринных манекенов с модельной внешностью, кончая рабочими портновскими, в которые можно втыкать булавки.

Вот с булавок-то Агнета и начала. Вернее с их использования при создании сложносочинённых драпировок. Вначале она просто смотрела, как восьмидесятитрёхлетняя Софи-дорогая часами выкладывала на манекене драпировки из рабочего материала – белого полотна, и её сухонькие, испещрённые синими старческими венами ручки летали как бабочки, разглаживая ткань, закладывая складки, фиксируя их булавками, проверяя глубину, снова разглаживая, закладывая, закалывая… Потом Агнета попробовала проделать то же самое сама и даже пошла дальше – осторожно сняла опытный образец с манекена с тем, чтобы переместив его на стол, нанести модельные особенности на лекала основы.

Все эти действия и безмолвные, тщательно выверенные движения напоминали какой-то религиозный обряд, словно две монахини – старая и молодая – дали обет именно таким образом служить своему божеству – никому кроме них неизвестному.

Когда Агнета поделилась своими впечатления с Ирэн, та её уверила, что всё так и есть. Изготовление одежды «от кутюр» носит без сомнения сакральный характер, а все, кто работает в сфере «кутюр» – члены как бы одной масонской ложи. Причём, это не только портные, но и все мастера, судьба которых напрямую зависит от существования высокой моды. Карл Лагерфельд, например, собрал под крыло «Шанель» несколько прекрасных ремесленных Домов – обувщика Массаро, вышивальщика Лессажа, мастера плюмажей Ламарье.

На вопрос Агнеты, есть ли у Софи-дорогой дети, и была ли она замужем, Ирэн ответила: «Детей нет, и замужем не была». И посоветовала просмотреть ретроспективные коллекции моделей великих умерших и ныне живущих кутюрье, чтобы понять, как им удалось превратить моду в искусство равное театру, музыке, живописи и фотографии, и каких жертв это стоило.

Так Ангета с разрешения Ирэн стала проводить все выходные в подиумном зале модного Дома «Торрант», где на большом плазменном экране происходило чудо: женщины – невинные, нежные цветки, цветки полыхающие, яркие, цветы тёмные, опасные – приходили и уходили, и каждая в этом волшебно цветущем саду была хороша на свой лад, как живое воплощение то светлой радости, то ностальгической печали, то сияющего возрождения.

Эта первозданность и великолепие позволяли каждому тонко чувствующему человеку ощутить просветлённость и в полной мере осознать: красота – это то волшебное и неизмеримое, на что наматывается весь остальной скучный мир. Агнете же в силу её душевной организации было дано и другое. Чем больше она напитывалась творениями великих мастеров, тем яснее понимала – появление ни одной из этих блистательных коллекций не было бы возможным без предощущения огромных возможностей и обещаний, без страхов, страданий, величайшего освобождения и глубочайшей вины. Да, да, вины Художника перед самим собой за принесённую в жертву искусству личную жизнь, упущенную любовь.

К этой теме однажды вернулась Ирэн, заговорив о несравненном Густаве Климте – любимце и любителе женщин, который, тем не менее, всю жизнь жил вместе с матерью и незамужними сёстрами. Но мысли Агнеты были заняты уже другим. И вежливо прослушав небольшую лекцию о необыкновенном, притягательном эротизме женских портретов художника, сочетавших фотографическую точность с особой мерцающей красотой и нежностью, она спросила:

– Вы же, наверное, знаете, что Софи-дорогая поручила мне самостоятельно разработать модель вечернего платья для жены саудовского принца?

– Да, да, конечно, – закивала Ирэн. – Кстати, саудовских принцев великое множество, а жён у них и того больше. И это прекрасно, и пусть их будет ещё больше, потому что сейчас это основные наши клиенты. Ну, так как, ты справилась?

– А я не знаю, – Агнета обречённо опустила плечи. – Софи-дорогая… она сказала: «Брукнер» и больше ничего не сказала. И я не знаю, что мне теперь делать.

– О, Брукнер! Да это же очень неплохо для первого опыта. – У Ирэн заблестели глаза. – Вот если бы она ничего не сказала, просто посмотрела бы и отошла – это было бы равносильно двойке или даже единице. А Брукнер – это композитор, безусловно великий, но в партитурах которого, по мнению Софи-дорогой, много лишних нот, слишком густая оркестровка, растрачено слишком много материала. Ты, наверняка, перемудрила с этой моделью, утяжелила деталями, перегрузила декором. Поработай над ней, особенно над пропорциями, добейся чистоты линий и благородства в отделке, и тогда, может быть, удостоишься оценки «Бетховен». Ну, что, приободрилась немного? – Ирэн, улыбаясь, прищурилась. – Теперь, наверняка, спросишь, какие существуют ещё оценки.

– Ну да, конечно, для меня ведь это очень важно. – Агнета действительно приободрилась, даже разрумянилась.

– Если создашь модель высокого романтического звучания, получишь «Шопена», «Шуберта», «Листа», «Брамса», «Вебера» или «Чайковского». Наградой за соединение романтизма с экспрессией будет «Малер». «Вагнер» – хуже «Брукнера» по той же причине перегруженности. Осмелишься на нечто концептуальное, немного безумное – тебя ждёт «Шёнберг», возможно «Скрябин» или «Стравинский». Высшая оценка – «Моцарт», но ты её вряд ли получишь, потому что, по мнению Софи-дорогой, никто из ныне живущих модельеров «Моцарта» недостоин, включая её саму. Ну, почему не спросишь: а как же Бах?