Аркадия Мартин - Память, что зовется империей [litres]

Декакель Ончу, советница по пилотам, сидит в лазарете напротив пилота, узревшего того охотника: его тщательно обследует врач, но ему хватает сил пересказать Ончу, что именно он узрел, три раза. Это она просит повторить три раза. Ей нужно запомнить все до единого слова. Запомнит она и ужас на осунувшемся лице, и как расползлись глубокими озерами тени под глазами. Она знала его – пилота Дзирпарца, – еще до того, как он стал собой; знала и его имаго – смелую женщину по имени Вардза Ндун. Вардза Ндун лично обучала Ончу до того, как скончалась и передала свои воспоминания имаго-линии, которую унаследовал Дзирпарц. Ончу трудно вообразить, чтобы человека, пусть даже частично сделанного из Вардзы Ндун, что-то может напугать настолько, – и это пугает ее . (Пугает это и собственного имаго Ончу, давно уже сведенного до эхо-проблесков теплоты и голоса, которые она считает своей лучшей версией, своими лучшими рефлексами, – ранее мужчина, учивший ее не летать в космосе, а парить , знавший свой корабль как собственное тело и прививший этот навык ей. Теперь она ощущает учителя в виде судороги, тревожной боли в нутре; сбой гравитации, какой-то рассинхрон.)

Что пугает еще больше: только этим утром ей поступили новости от капитана грузового корабля, который ненадолго пристыковался к Лселу, чтобы заправиться и принять на борт груз молибдена, и успел втихомолку справиться, не поступало ли еще сообщений о том, что в этом секторе тоже передвигаются огромные корабли из трех колец, как они передвигаются – накапливаются – в секторе, откуда прибыл он, в трех прыжковых вратах отсюда.

Это беда не только для станции Лсел, думает Ончу, крепко взяв за руку Дзирпарца, пожимая в знак благодарности. Капитан грузового корабля тоже не понял, как вступить в контакт с голодными кораблями из трех колец. Но он твердо настаивал, что они вообще не настолько человечны, чтобы с ними общаться, а Ончу сомневается, что на свете бывает что-то настолько нечеловечное, что с ним нельзя общаться.

Есть только один советник, кому можно передать эти сведения и надеяться, что он сохранит их в тайне, пока они вдвоем решают, как поступить, – и Ончу жалела, что это он, а не кто-то другой. Ей придется поговорить с Дарцем Тарацем. Ей нужны любые союзники, даже подозрительные.

Декакель Ончу – не любительница теорий заговора: она практичная и опытная женщина на шестом десятке, наделенная памятью десяти пилотов до нее, и она считает, что управится с Дарцем Тарцем, даже если он и ведет какие-то игры с Тейкскалааном – причем ведет уже десятилетиями. Это он отправил в империю посла, и вернулся Агавн не с пустыми руками – о, он открыл торговлю, обогатившую Лсел, но и открыл имперскую культуру, хлынувшую в прыжковые врата и сблизившую Лсел с Тейкскалааном как никогда. И все же Тарац – если застать его в одиночку, или в одиночку и нетрезвым – пышет жестокой, философски обоснованной ненавистью к империи. Он ведет какую-то очень долгую игру, и Ончу не хочется иметь с ней ничего общего. Но без союзника не обойтись: Пилоты и Шахтеры – традиционные союзники, со времен основания совета Лсела. Пилоты, Шахтеры и Культурное наследие. Представители древнейших имаго-линий – космических перелетов и добычи ресурсов – и представитель линии, чья цель – беречь имаго и культуру Лсела в целом.

В последнее время Культурное наследие под Акнель Амнардбат изменило позицию. Не философскую , думает Ончу, мрачно отправляясь от лазарета к своему кабинету, выбирая самую долгую петлю вдоль внешнего края станции, чтобы ощущать телом лишь слабую игру гравитационных сил. Не философскую позицию: Амнардбат стоит за Лсел не меньше любого, кого знает Ончу, и стоит твердо; не принимала она и тревожные или хотя бы необычные решения касательно распределения имаго. Но Ончу обнаружила в Акнель кое-что похуже идеологических или философских разногласий.

Культурному наследию нельзя вредить тому, что оно должно защищать. Ончу верит в это всей душой и поэтому послала предупреждение Искандру Агавну, если он вообще еще в состоянии получать предупреждения: «То, что к тебе отправили, может быть обращенным против тебя оружием».

Но прямо сейчас, пока Агавн совсем не торопится отвечать, Ончу нужен хоть кто-то , чтобы сладить с гостем из Врат Анхамемата, и если нельзя доверять Культурному наследию, то сойдет и Тарац, несмотря на все свои игры с империей.

сердце наших звезд прогнило

не полагайтесь на него

солидарность с Одилией!

[…] тогда как среди предпочтений в развлечениях возрастной группы 15–24 первое место по-прежнему занимают тейкскалаанские литература и СМИ, исследование также выявило большое число молодежи Лсела, в первую очередь выбирающих литературу авторов-станционников. Особого внимания заслуживает короткая форма – как прозаическая, так и графическая, – которая распространяется в форме брошюр или кодексов бесшовного скрепления: и то, и другое легко воспроизводится на пластипленочном принтере любого уровня. Часто эти брошюры и кодексы созданы представителями своей целевой аудитории (т. е. возрастной группы 15–24), без одобрения или вмешательства со стороны комитета по литературе…

Расходящиеся из центра своды банкетного зала Дворца-Земля наполнялись струящимся светом: все ребра были сделаны из какого-то прозрачного материала, по которому хлестала река золотых искр. С их вершин свисали люстры, словно парящий звездный свет. Черный мрамор пола отполировали до зеркального блеска. Махит видела в нем собственное отражение; казалось, словно она стоит среди звездного поля.

Как и все остальные. Зал переполняли не только огни, но и патриции, сходившиеся в беседующих кружках и снова расходившиеся: единый огромный тейкскалаанский организм, менявший только очертания. Три Саргасс – безупречная в своем кремово-пламенном костюме оттенков, нарочито приглушенных до официальной нормы в огромном зале и блеске гостей, – спросила у плеча Махит: «Готова?»

Махит кивнула. Отвела плечи назад, выпрямила спину; расправила рукава серого формального пиджака. Этим утром Девятнадцать Тесло послала кого-то принести вещи из ее багажа, и как же Махит радовалась, что все ее государственные тайны хранились в голове, а не в чемоданах. Костюм проигрывал в сравнении с буйством металлических цветов и зеркал, каким встречал тейкскалаанский двор, но она хотя бы выглядела как посол с Лсела, а не кто-то еще. Хоть и прошлась с Девятнадцать Тесло, блистающей в своем белоснежном наряде, и с целой ее свитой – даже если шпионы и сплетники запомнят ту прогулку, а не это посещение императорского двора.