Аркадия Мартин - Память, что зовется империей [litres]

Из-за чего только не проникаешься доверием к другим: Махит была невероятно благодарна Пять Портик за то, что та сделала не больше, чем просили. Только оплаченное надругательство, большое спасибо: письмо от Дарца Тараца все еще на месте, а теперь, с помощью Искандра, она сможет его прочесть.

Если остальные ждут за дверью, пока она проснется – и наверняка гадают, проснется ли вообще, – то лучшего момента для расшифровки не найти, сейчас, пока она одна.

Одна, но не одинока, и так теперь будет до конца жизни.

<���Мы привыкнем, – сказал Искандр. – Раньше уже привыкали>.

«А потом ты взял и исчез, – сказала Махит. – Ладно. Показывай, как это читать, если можешь».

Она подняла рубашку и развернула повязку. Послание сморщилось после того, как она на нем каталась по столу, приняло форму ребер, но все еще оставалось целым и совершенно читаемым – не считая абзаца внизу, зашифрованного не ее книжным кодом.

«Тут сказано, ты знаешь ключ. Или знал пятнадцать лет назад».

<���Знаю до сих пор, – ответил Искандр, и она знала, что накатившее облегчение он ощутил с той же силой, что и она. – Его мне втайне передал Дарц Тарац сразу перед тем, как я сел на транспортник до Города. Если это его шифр, то послание мог написать только он один>.

«Показывай», – сказала Махит.

И Искандр показал.

Разделять с имаго один навык – это как раскрыть в себе неожиданный и огромный талант; словно она села на станции за задачку по орбитальной математике и вдруг осознала, что изучала математику десятилетиями, что знает все правильные формулы как свои пять пальцев; или словно ее пригласили на танец в нулевой гравитации – а она автоматически знает, как почувствует себя тело, как надо двигаться в пространстве. Шифр был математическим – должно быть, это предпочтение Дарца Тараца, ведь Махит знала, что Искандру пришлось заучивать матрицу, необходимую для генерации одноразового ключа. Она радовалась, что ей учить ничего не пришлось, – только чувствовать, как та раскрывалась внутри, словно распускающийся цветок.

<���На бумаге будет проще, – сказал Искандр, – и с карандашом>.

Махит рассмеялась – тихо, опасливо, от смеха все еще болели горло и голова. Она подняла руку к затылку. Там был бинт, скрывавший разрез. На ощупь она предположила, что рана где-то длиной с ее большой палец, и попыталась представить, как выглядит шрам. Затем – все еще аккуратно – оттолкнулась, встала на ноги и поплелась туда, где мог быть пишущий прибор. Пять Портик – противница системы, возможно, у нее в столе найдутся и настоящие ручки, а не только голографические манипуляторы для инфокарт.

Ручек не было, зато на стопке механических чертежей лежал карандаш. Махит не стала их пролистывать – Пять Портик не сняла с нее рубашку, а она не собирается подглядывать в чужие бумаги, – но даже беглого взгляда на верхний чертеж хватило, чтобы узнать схему руки-протеза.

«И зачем человеку ехать в такую даль ради протеза?»

<���Это Тейкскалаан, – сказал Искандр, – неврологические исправления – не единственные нечестные добавки к телу>.

Она пожалела, что не различает, то ли он говорит с сухим сарказмом, то ли искренне выражает мнение, – но вот это как раз было ожидаемо. Путаница была обычным делом с каждым Искандром – с первого же мига, как он оказался у нее в голове еще на Лселе.

«Вот карандаш, – обратилась она к нему. – Научи, как прочитать, что Тарац хочет сделать в связи с захватническими войсками, нацеленными на нашу станцию».

Они – она , она вместе с предыдущим знанием Искандра, заполнявшим ее тело, раскрывавшим неожиданные окна в разуме – буква за буквой расшифровали послание с помощью последовательного матричного преобразования, которое Искандр запомнил двадцать лет назад по пути в Тейкскалаан: вот как он провел долгие недели на борту. Она уловила проблеск воспоминания, кружащийся обрывок – Искандр в первую ночь в ее (его) посольских апартаментах сжигает бумажку с кодом, которую вручил Тарац.

Махит так усердно трудилась над процессом дешифровки, что почти не обращала внимания на содержимое послания, пока все оно не появилось в виде открытого текста. Текста короткого. Об этом она знала еще до нынешнего ужасного приключения – текст и не мог быть длинным, слишком мало символов, там нет подробных инструкций, о которых она мечтала. Никто ей не скажет, как выбираться из того, что творится. Там мог быть лишь совет.

И этот совет ее ужаснул.

Требуйте изменить маршрут войск; заявите о некоем верифицируемом знании о недавно обнаруженном нечеловеческом вторжении в точках, указанных ниже; не разглашайте координаты до подтверждения изменения.

<���Сможешь запомнить цифры, Махит Дзмаре?>

Отчасти казалось, будто на ногах ее поддерживает только Искандр. Голова раскалывалась.

«Да, – подумала она. – Я знаю наизусть всего Псевдо-Тринадцать Реку, уж несколько координат выучить смогу».

<���Вперед. А потом уничтожь расшифровку>.

«Как?»

<���Съешь. Это бумага>.

Махит целую минуту таращилась на координаты – укладывала в ритм и размер в голове, учила, как стихи. А потом порвала полоску, где записала расшифровку первоначального послания, и сунула в рот, все это время думая: «Мы едим лучшее от наших мертвецов. Чей прах я ем сейчас?»

Бумагу пришлось прожевать, из-за усилия заболело место разреза. И все же она съела. Хоть какое-то занятие, пока она взвешивала варианты.

У кого ей требовать? У императора?

<���Да>.

«Ты предвзят, Искандр».

<���Предвзят, но прав>.

Может, и прав . Может, ей надо поступить точно так же, как поступил бы Искандр, будь он жив, и ворваться во Дворец-Земля с координатами на языке, словно нитью жемчуга, чтобы торговаться за перемирие.

Когда она наконец добралась до гостиной – далеко обходя дверь операционной, – там на другом бирюзовом диване сидели и Три Саргасс, и Двенадцать Азалия, бок о бок, как дети в приемной, а Пять Портик нигде не было видно. Стоило Махит войти, как Три Саргасс вскочила на ноги. Налетела и крепко обняла, нарушая все табу личного пространства что Лсела, что Тейкскалаана. Махит чувствовала через стенку ее ребер, как бьется сердце.

– Живая! – воскликнула Три Саргасс, а потом: – … Ой, тебе не больно? – и освободила Махит почти с той же силой, с которой обнимала. – И ты – это ты?

– …да; не больше, чем было; а это все еще зависит от тейкскалаанского понимания «ты», Три Саргасс, – ответила Махит. Хирургический разрез заболел и от улыбки, но все же не так сильно, как от жевания.

– И ты можешь говорить, – продолжила Три Саргасс. Махит так и хотелось пригладить ей волосы за уши; она не заплетала косу заново с тех пор, как они сбежали от агентов Юстиции, даже за время, пока Махит лежала на операции – сколько бы там ни прошло , Махит даже не знала, который час, – и с этими растрепанными волосами Три Саргасс выглядела ошеломляюще молодой.