Антонина Крейн - Шолох. Тень разрастается

…И вот в центре моей кухни воссияла огромная пентаграмма.

Расчерчена, зараза, прямо по полу. Прощай, паркет!

Сердце мое нещадно обливалось кровью, пока Анте ползал туда и сюда со скальпелем наперевес. Скальпель он позаимствовал у Мелисандра, и тот пристально следил за «нецелевым использованием реквизита».

Я сидела на стуле у окна, наблюдала за Давьером со всей доступной мне мрачностью, а у меня за спиной, за белым тюлем занавесок, уже рос и ширился новый день.

По всему Мшистому кварталу хлопали ставни; господин Мэлви Гандериш, мой сосед, вывел погулять свою ручную саламандру; лисы в лесу тявкали и катались рыжими клубочками; мальчик-булочник издалека метал к порогам свежие багеты (и, знаете, у него неплохо получалось). Деревья шелестели, кусты шебуршали, кружевные смаховые тени заливали улицу безбрежной синью благополучия.

Телега сегодняшнего дня выехала и скоро покатится по столице своим ходом – чинно, степенно, временами разухабисто – но уже без нас. Мы будем на далеком севере – если все удастся.

– Займите свои места, – попросил Анте, поднимаясь с пола и тщательно отряхивая ладони.

Пентаграмма была красивая. Восковые свечи по периметру, меловые рисунки внутри. Для каждого из нас – свое строго отведенное место, маленький кружочек, за который ни в коем случае нельзя выходить.

– Если, конечно, не хотите стать горсткой пепла, – в сотый раз повторил Анте Давьер.

– Какой-то он больно заботливый стал, или мне кажется? – Кадия обвела нас удивленным взглядом и с неохотой натянула шубу (мы интенсивно утеплялись перед путешествием).

– Телепорт – шаткая конструкция, ее элементы строго выверены. Лишимся кого-то одного – погибнут все, – сквозь зубы процедил Анте.

– А, ну раз он о себе волнуется, то все нормально! – Кад притворно замахала руками.

Мы столпились вокруг бывшего хранителя кучкой. Очень тесной, потому что Анте расставил нас совершенно по-дурацки. Придерживаясь принципов магической устойчивости, он напрочь забыл об устойчивости физической.

Так, мне в правую почку уткнулся острый локоть Мелисандра, который изо всех сил решал навязанную ему математическую задачу: безуспешно пытался разместить две ноги сорок пятого размера внутри кружочка в двадцать пять сантиметров. После пары минут дискуссий мне пришлось согласиться на роль подпорки для замершего на мысках саусберийца. Из-за этого я сама еле сохраняла равновесие, хотя как раз у меня был большой круг. А все же одно неловкое движение – и обрушу «янтарь» с Лиссаем и кровавик в центре пентаграммы.

Передо мной торчала макушка Андрис с железными очками, и пушистые волосы Ищейки беспрестанно щекотали мне нос. Ей тоже выделили совсем мало места для жизни.

Кадия, Полынь, Дахху и дракоша замерли где-то по другую от нас сторону кровавика и принца. Судя по сдавленным охам и ругани, им тоже было тесновато.

Сам Анте балансировал на переднем краю пентаграммы в комфортабельной изоляции.

– Начинаем, – кивнул Давьер, и помпон на его зимней шапке (добыча Андрис) беззаботно качнулся васильковым цветом.

Послушавшись, мы прижались друг к дружке еще плотнее, прямо как стадо грызунов, готовых сорваться с Птичьих утесов в каком-то безумном, бессмысленном акте дружного самоубийства.

– Телепорт по ощущениям отличается от Прыжка? – поинтересовался Полынь, утопающий в безразмерном балахонистом пальто. Поверх пальто, конечно, уже блестели и подрагивали амулеты.

– Да, отличается. – Маньяк снизошел до ответа. – Мы сейчас покроем огромное расстояние – это займет какое-то время. Плюс драконы тоже укрыты защитным куполом, его надо преодолеть при помощи дополнительных магических настроек. Обычный Прыжок такого не позволит.

– Что за настройки? – продолжал допытываться Полынь.

– Я вам потом объясню, – пообещал Анте.

И я с удивлением поняла, что он не врет. И действительно объяснит, когда найдет время. Хм, что это? Попытка возобновить отброшенную миссию по распространению знаний? Любопытно.

– Поехали, – вздохнул Анте Давьер.

Он повернулся лицом к центру пентаграммы. Одну руку положил на кровавик, другой рисовал диковинные пассы. В воздухе начали возникать ряды огненных букв – тот же шрифт, что был в некрополе. Буквы облачками расплывались по пентаграмме и зависали тут и там, подрагивая. Одно пылающее слово – voluntas – замерло прямо у меня перед носом.

Подул ветер. Кухня начала расти, мы – стремительно уменьшаться. Ветер крепчал, и я поняла, что с трудом могу удержаться на месте – шатает! Мир вовне стал блекло-бежевым, как выцветшая газетная бумага, – а потом осыпался хлопьями пепла. Саму пентаграмму, казалось, вырвало вместе с толстым слоем дощатого пола – получилась эдакая монетка, вертящаяся вокруг своей оси, запущенная неизвестным богом скакать по воде. Мы, ускоряясь, взмыли куда-то ввысь и закружились в странном пространстве, темном, глубоком, наполненном, как я поняла секунду спустя, моими старыми друзьями – теневыми бликами.

Внешние границы пентаграммы вспыхнули стеной огня. Нас раскрутило еще сильнее. Я пожалела, что не догадалась принять противотошнотную настойку. Кто же знал?! Голова потяжелела, колени стали неприятно желейными. Ох, прах…

Я вдруг услышала серебристый смех. Это смеялись блики, скачущие за огненной каймой пентаграммы. Они очевидно тянулись к нам двоим – к нам с Анте.

Блики требовали внимания…

Не надо вам к драконам, – говорили блики. – Останьтесь с нами. Тут так хорошо и свободно, в нашей вечности.

Выходи, Карл, – кричали они почему-то мне. – Поиграем! Послушай, что мы скажем. Послушай – подожди.

Мы знаем мир, ведь были мы когда-то, как и ты, твореньями из плоти и крови. Мы были теми, кто смеется в темноте, со смелостью достойной новый день встречая. Камнями были мы в овраге и лежали в глубине, все подмечая в травянистой той прохладе. Мечами были мы в сраженье, были светом, лившимся с небес. Мы были тихим в луже отраженьем, мы были шепотами, полнившими лес. Страницами мы были книги, прочтенной во поле во ржи. Мы были первым словом правды и были точкой после лжи. Плющом мы были на воротах, хранящих тишину дворца. Замком в двери и чудным блеском на дне жемчужного ларца. Мы были всем – и нами будешь однажды ты, скорей же к нам!

Пусть путешествие начнется – отбрось свой человечий хлам. Приди, взойди по небосводу, шагни к нам вечности в угоду, скорее,

вот, повыше ногу – скорей,

скорей,

к нам,

на свободу…

– Стражди, ты чего творишь?! – рявкнули мне на ухо.

Я отодвинула локоть Мелисандра, а потом самого Мелисандра, вцепившегося мне в плечо. Наша пентаграмма все так же неслась сквозь облачный водоворот небытия, посверкивающий молниями, но теперь я знала – все это пустое.