Антонина Крейн - Шолох. Тень разрастается

– Кес! Умолкни! – зашипела я на авантюриста.

Он в ответ снисходительно улыбнулся: «Мол, я что, не вижу, что ли? Я все вижу, потому и болтаю, детка».

Дело в том, что в божественной семейке явно назревал конфликт. Не вполне очевидный для нас, так как все трое – осторожный Карл, шебутной Рэнди и сумрачный Теннет – говорили на незнакомом языке.

Но жесты зачастую обнажают больше, чем слова.

К тому же язык хранителей то ли был чем-то похож на наш, то ли крайне примитивен – но с каждой новой репликой я все лучше понимала, что боги имеют в виду. Как будто училась по ходу дела.

Итак.

Сначала Карл развязывал Теннета, а Рэндом вещал о своих приключениях (обе руки джокер сложил за спиной, что выглядело «по-ученому» с ракурса Карланона, но предстало двумя кукишами для нас с Мелисандром).

Но вот Карл вытащил кляп, и Теннет тотчас влез с царственной репликой: «Чем болтать, займитесь принцем – это твоя вина, Карл, это дважды твоя вина… А ты, ничтожество, бросай уже пить».

Рэндом выхватил нож. Карл успокоил его и начал что-то вкрадчиво говорить в лицо сидящему Теннету. («Отложим… вопрос вины. Если поднимать эту тему, не разойдемся никогда… Нет времени… Война… Уж не тебе заикаться о вине, знаешь ли, брат мой – убийца людей…»)

Маньяк фыркал, намеренно придирчиво отряхивал рукава пальто и, в общем-то, взгляда не поднимал. Когда Карл закончил свой монолог (Рэнди все стоял, поигрывая лезвием), Теннет небрежно бросил, как бы в сторону: «Я убийца? Это тоже твоя вина, кстати. Или ты не в курсе своего долга? Ах, точно, тебе же всегда плевать».

Затхлый, гнилостный ветер пронесся над прудом. Карл окаменел.

« Мне не плевать , – резко бросил он. – Значит… Ты действительно потерял все тогда?»

Теннет закинул голову назад и рассмеялся.

«Что значит «все», Карланон? Я неизмеримо больше, чем мое чертово колдовство. Я был больше всегда, и я буду. Очень жаль, если с тобой не так».

Карл помолчал.

«Понимаю. Прости».

«Что мне твое прощение? – Теннет фыркнул, любуясь своими руками. – Что мне твое прощение, брат… Если ты даже не вспомнил обо мне за все эти годы. Я же не Лилла из Дома Умелых, чтобы слушать твою лапшу. Впрочем, ее ты наверняка тоже не помнишь, о чем это я…»

Карл вспыхнул: «Ты – бессердечный, самовлюбленный гордец. Даже если б та молния попала в меня – я бы никогда не скатился до того, кем стал ты».

«Ну да, что-то мне подсказывает, ты бы просто пошел искать папочку на тысячу лет раньше. Все с той же целью, что и теперь, – поплакаться, что мир несправедлив… И дальше по накатанной: врата Хаоса, Зверь, война, смертные утирают тебе сопельки… Нет, знаешь, Карл, хорошо, что ты такой слабак: мы прожили немного дольше».

Карл поджал губы.

Мальчишка в комбинезоне склонился над миллионером, уперся руками ему в плечи и внятно, раздельно сказал:

«Нэт, ты жесток. К тебе никогда не вернется магия. К такому, как ты, – никогда».

«А то я не знаю, – горько бросил маньяк. – Мою чуйку Отец отбирать не стал…»

Но потом Теннет вдруг схватил Карла за лямки и зашипел: «Но я хотя бы не паразитирую на любви смертных. Не морочу им головы, что мир хорош, а судьба добра. Не провожу с ними время в угоду своей извращенной психике, раз за разом становясь самым лучшим, что с ними случалось, а потом, наигравшись, бросая их в страшной юдоли смертности. Это ты вечен. Они – нет. Твой взмах руки для них – цунами, здесь и не пахнет милосердием. Ты все подходишь к ним, ближе и ближе, и сжигаешь к чертовой матери все их жизни, оставляя в них лишь серость – на твоем-то фоне, после тебя-то. И так спокойно ты шагаешь по мирам под лозунгом «я за любовь».

А игрушки твои – дохнут год от года, вскормленные лживой надеждой. Это я жесток, Карланон? Это ты – лишь утраты и боль под личиной мальчишки…»

Карл слушал этот монолог, постепенно белея. Когда маньяк умолк, победно улыбаясь, мальчик замер на мгновение, а потом, размахнувшись, залепил Теннету пощечину. Такую сильную, что до крови рассек маньяку губу.

Рэнди взвизгнул и зааплодировал.

«Не суди о том, чего не знаешь. Если для тебя вся жизнь человеческая – серость, нам с тобой и нечего делить. Если ты презираешь их, ненавидишь настолько, чтобы говорить так свысока – ты стал еще хуже, чем я думал. Живи же сам в замке своей одинокой гордыни», – глухо пророкотал Карл.

Теннет утер кровь. Встал, возвысившись над Карлом на две головы, и, кажется, опять хотел что-то сказать, но…

– Э-э-э, простите, может, вы все-таки вернете им нормальный вид? – жалобно попросила я.

И рукой обвела нашу неказистую компанию из кролика Дахху, карпа Андрис, замороженной троицы ребят.

Карл моргнул, как бы вспоминая, где он и что вообще происходит. Подсказывая ему, горячо зашептались плакучие ивы на берегу, зашелестел камыш. Желтая пичужка, пролетая у плеча Карланона, щебетнула что-то; потом она пролетала мимо Рэндома – Рэндом вдруг гавкнул на нее по-собачьи; птица испугалась, рванула по диагонали вверх мимо Теннета – раскрасила белым его плечо…

Маньяк молча прикрыл глаза.

Карл подошел ко мне, улыбнулся:

– Нормальный вид. Конечно. Прости, мы тут кое-что важное обсуждали просто.

– Да уж я слышала… – протянула я.

– Слышала? – удивился Карл, но уточнять не стал.

Мальчишка махнул рукой – и наши друзья вернулись к своим изначальным обликам.

Дахху, правда, еще минут пять по инерции прыгал. Андрис с ностальгией смотрела на пруд. Полынь и Кадия двигались слегка одеревенело.

Потом пришла очередь Лиса. Карл молча посмотрел на зыбкое шевеление, которое уже постепенно разрождалось в груди принца.

– Так. – Он почесал нос костяшками пальцев. – Сейчас мы вернемся в Лайонассу. Сначала я, принц… И ты, Нэт. – Он холодно покосился на маньяка. – Тебе нужно успокоить драконов. Рэнди, потом ты с остальными. Там ждем, пока принц не оттает. Я закрою портал – уйду через кромен – закрою купол – и на войну. Рэндом, ты пойдешь со мной. Дел по горло… – Карл вздохнул. – План понятен?

– Да, – внезапно Кадия безэмоционально, но громко ответила за нас всех. Подруга с опаской пощупала челюсть и, убедившись, что и на ощупь все в порядке, улыбнулась уже не в пример веселее:

– Карл, привет! Я так рада тебя видеть!

– И я рад тебе, Кадия, – улыбнулся мальчик, когда стражница бросилась обнимать его и целовать в щеки.

От ледяного взгляда Теннета в их сторону на плоту отчетливо запахло декабрем.

«Эм, – подумала я. – Кадия что, издевается? Или Рэндом солгал – и в форме скульптур ребята ничего не слышали?»

Я бы после такой ссоры точно не стала бы приближаться к богу, обвиненному в «паразитической любви». Не то чтобы на всякий случай, нет, – но из неловкости перед самим скандалом.