Антонина Крейн - Шолох. Тень разрастается

– А что тогда? – мигом заинтересовался Ловчий.

– Потом объясню, защиту убери! – взмолилась я.

Он оценил мой взъерошенный вид, кивнул и сложил руки лодочкой, готовясь к заклинанию.

Но уже мгновение спустя раздался жуткий треск – и Полынь, как срубленный ясень, рухнул на пол.

– Дахху! Ты с ума сошел?! – Я задохнулась от неожиданности, увидев над бессознательным куратором своего друга, бледно-зеленого, отчаянно сжимающего в руках занесенную цветочную кадку.

Кадка эта только что со всей мощью глиняных изделий заехала Ловчему по голове, что и стало причиной бесславного падения Полыни.

– Охранные чары долго снимать, а у нас люди умирают… – извиняясь, пробормотал Смеющийся и, поправив шапку для смелости, решительно шагнул к белой двери в палату.

На ней как раз проявилась тонкая багряная паутина – и тотчас бесшумно осыпалась. Дахху зашел внутрь.

Сзади на полу что-то невнятно простонал Анте Давьер. Я не стала ждать, пока он оклемается. Я осторожненько обогнула распростертого Полынь и вбежала в белизну палаты, пахнущую лекарственными травами.

У нас действительно умирают люди…

Прости, куратор!

По сравнению с таинственными, зеленоватыми в ночи коридорами Лазарета палата принца казалась пыточной камерой – столь белой и бескомпромиссно-стерильной она была.

Лиссай сидел на длинной узкой койке, заправленной так туго, что на простынях не виднелось ни единой морщинки. Будто взяли живое, веселое лицо кровати и растянули на пяльцах. Так иные фанатики растягивают свежепойманных бабочек в альбомах… Подобное старание всегда до странности угнетает.

Дахху вошел в палату героически, широким шагом, с задранным подбородком. Полосатый кончик шарфа лихо подпрыгивал у него за спиной. Но стоило другу столкнуться с непонимающим взглядом принца, как он замер. Смущенно и растерянно, будто на невидимую стену наткнулся.

Я же вбежала в комнату с привычно панической рожей. Украдкой обернулась: как там Полынь, не дрыгается?

Не дрыгался.

Мое появление остановило Лиса, который уже недвусмысленно тянулся к тревожному колокольчику на стене.

– Тинави! – звонко воскликнул Лис, заприметив меня. – Вас все-таки пустили к-ко мне? Я уж думал, умру в изоляции!.. – Он разулыбался и теперь скользнул по Дахху куда более милостивым взглядом. – Так это ваш друг? Точно. Я помню. Господин Дахху, а вы могли бы умерить свои эмоции? У меня в глазах рябит.

От этих слов Смеющийся очнулся и сразу же умоляюще на меня вытаращился.

– Лиссай! – Я подошла к принцу. – Можно я сделаю кое-что, а вы не будете задавать вопросов?

– К-кажется, это становится классикой наших отношений?

– Не-не-не, в этот раз все во имя короны! И дело очень серьезное. Правда. – Я понизила голос.

Принц перестал улыбаться и внимательно посмотрел на меня. И я снова будто почувствовала Карлову магию, которая бурлила в его крови – точно так же, как и в моей. Но пока неизученная. Нераскрытая. Хотя близкая, подступающая. Из-за этой магии присутствие Лиссая порождало во мне до странности волнующее настроение. Хотелось петь, плясать, устраивать беспутную духовную обнаженку и верить в лучшее. Честное слово, этот отстраненный, бледный, веснушчатый Лиссай действовал на меня, как переносное Святилище. Человек-междумирье…

– Хорошо, – согласился Лис. – Я в вашем распоряжении.

– Тогда закройте глаза и не шевелитесь, что бы вы ни услышали.

Он так и сделал. В комнату вбежал Анте Давьер.

– Да почему Лиссай-то?! – рявкнул он, и принц нахмурился от звука чужого голоса, но глаз не открыл.

– Цыц! – сказала я маньяку и пальцем указала на лекарский круг, который уже голубым обручем поднимался вокруг Его Высочества.

Анте, недоверчиво сопевший у меня над ухом, издал удивленный возглас, когда в хрупкой груди принца проявилась Пустота.

– Хм! – сказал маньяк. – Хм, это очень странно.

– Странно, что я могу быть права? – огрызнулась я.

– Именно. – Маньяк кивнул, с недоумением вглядываясь в Пустоту.

Я смотрела туда же.

На сей раз клякса была жирная, чернее ночи, с маслянистым ободком по кругу. Ободок этой Пустоты слегка пульсировал и скворчал, как пережаренные боковины глазуньи на сковородке.

Я привычно взяла Дахху под локоток, упакованный в теплый кашемировый свитер, и шепнула другу:

– Зови побольше бокки. У нас всего одна попытка. И если Лиссай умрет… Вряд ли мы себе простим.

– Вряд ли ты себе простишь, – машинально поправил Смеющийся. И после паузы пояснил: – Я себе и тех, прежних, не прощаю, Тинави.

Его чудные руки с длинными холеными лекарскими пальцами уже вовсю творили заклинание призыва. В приоткрытое окошко палаты – скучное слюдяное стекло, никаких тебе дворцовых мозаик и сиреней – ввинчивались, один за другим, выброшенные бокки.

– Минутку… – Анте Давьер сделал шаг вперед.

Мы со Смеющимся обернулись к нему. Лиссай покорно, дисциплинированно остался без движения, неестественно прямой.

– Минутку! – повторил Давьер, и его льдисто-серые глаза расширились. – Вы видите муравья? – Шолоховский маньяк обвинительно ткнул пальцем в самый грудак старательно обмершего Лиссая.

Я сощурилась. И впрямь.

Из маслянистой корочки Пустоты вылез муравей. Вульгарный. Рыжий. С налитым брюшком и двумя злыми усиками, шарящими туда и сюда.

Я не знаю, где на самом деле был этой муравей.

Под воздействием просвечивающего заклинания мы видели его очень ясно, но в реальности… В реальности он, видимо, двигался прямо по нутру принца, игнорируя анатомию. Прямо сквозь легкие, ребра, семь слоев эпидермиса – вот это все. Муравей полз, слегка хромая на левые ножки, кособоко наглея, пока не выполз на пижаму. Там муравей споро скатился вниз, как по детской горочке, и, оказавшись на полу, выбрался за пределы лекарского круга…

Я наступила на него каблуком.

– Еще один, – мрачно констатировал Анте Давьер.

И да… Из каемочки Пустоты в самом сердце Лиссая уже лез – боком, неловко, как в слишком узкую дыру – другой муравей.

– Что за ерунда? – ошарашенно пробормотала я.

– Дорогие друзья, люди продолжают гибнуть. Я ведь впускаю бокки, все по плану? – Дахху, нервничая, стал потирать мигом вспотевшие ладони. Вокруг друга вились спиральки невоплотившихся бокки-с-фонарями.

– Да, – сказала я.

– Нет, – сказал Анте.

– Да, – сказала я еще раз, пожестче.

– Нет. – Маньяк метнул глазами две хорошеньких и сугубо фигуральных молнии.

– Тинави, господа, у вас точно все в порядке? – забеспокоился Лиссай.

Анте Давьер рывком шагнул к принцу и просунул руку прямо в лекарский контур. Оказавшись внутри тревожно багровевшего кольца, конечность бывшего хранителя стала почти прозрачной. Фаланговые кости маньяка безапелляционно ткнули в грудину принца. Туда, где сидела, будто на солнышке загорая, Пустота.