Екатерина Лесина - Драконья кровь

- Если бы речь шла только о Вихо и Зои, я допускаю, что миссис Фильчер сделала бы все, чтобы сохранить семью дочери.

Даже почти угробив эту самую дочь?

- Но вряд ли она смогла бы совладать с драконом.

Глава 10

Глава 10

В комнатушке мисс Уильямс остро пахло сердечными каплями.

- Вы извините его, - пожилая леди держалась строго и в то же время Милдред остро ощущала ее неуверенность. – Николас хороший мальчик, но нынешние события весьма непросто ему даются.

- Присядьте, - Милдред перехватила женщину и подтолкнула ее к плетеному креслу, что с трудом влезло между столом и подоконником. – Я сама. Вам чаю? Извините за самоуправство, но мне кажется, что вам следует отдохнуть. Может, врача?

- Ник врач. И хороший.

- Вы его учили?

- И его в том числе. Я появилась задолго до его рождения… - мисс Уильямс стянула плед и набросила его на колени. – Он ни в чем не виноват. Знаете, бывает так, что все плохо, а никто и ни в чем не виноват.

Бывает.

Изредка.

И не Милдред судить. Она чаем займется, благо, на полке обнаружилась вереница банок с плотно притертыми крышками. Что это? Цветы василька. И бутоны розы. Листья мяты, слегка утратившие нарядную зелень, но сохранившие аромат.

- Попробуйте добавить душицы, - мисс Уильямс следила за Милдред с явным подозрением. – И все-таки… я не настолько слаба.

- Я и не думала…

Милдред решительно отстранили.

- Она всегда считала, что достойна большего. И дочь воспитывала также. Вообще она хотела сына, но родилась Зои. А на второго ребенка Фильчер так и не решилась. Никто не мог обещать ей мальчика, а вторая дочь – это вторая неудача.

Теперь, взяв себя в руки, мисс Уильямс действовала решительно.

Щепотка чая.

Пара лепестков календулы. И мята. Душица. Еще какая-то трава, больше похожая на сухие волосы. Ароматный пар. Мед и сироп в маленьких баночках. Подсохший хлеб. Масло.

Гостеприимство, отказать в котором невозможно, чтобы не разрушить хрупкие узы доверия. Пожалуй, следовало бы поблагодарить Эшби, сейчас мисс Уильямс была весьма открыта.

- Она еще тогда пыталась подсунуть Зои Нику. Как же, ее девочка самая лучшая… знали бы, чего это ей стоило. Сколько раз я утешала бедняжку, сколько раз позволяла ей переписывать работу, потому что ненормальная матушка не желала признавать иных отметок, кроме отличных. А Зои была милой, но не особо умной. Вот Уна все ловила, что называется, на лету. А Зои приходилось прикладывать немалые усилия. Я тогда говорила с Фильчер, пыталась объяснить, что не следует давить на девочку, что ей вовсе не обязательно быть лучшей.

В этой комнате живет прошлое. Оно на стенах. Снимки и снова снимки. Множество снимков, с которых на Милдред смотрят дети и взрослые. Взрослых больше. Вот женщина, в которой с трудом, но можно узнать Лукрецию Эшби. Здесь она моложе. Строже.

Красивей.

И надменней. Она стоит, приобнимая мисс Уильямс, и улыбается, но улыбка эта напрочь лишена искренности, она – часть сложной маски, чужой игры.

Вот хмурый мужчина, который держит Лукрецию за руку. Старший Эшби? Вид у него настолько… непривычный, что дрожь пробирает.

- Извините, - Милдред вдохнула ароматный пар. – У вас ведь есть фотоальбомы?

- Есть, - мисс Уильямс не выглядела удивленной. – Вам какие?

- Все. С самого начала.

- Их много.

- И это хорошо.

Милдред заработала долгий взгляд и все-таки кивок.

Альбомов и вправду было много.

- Первый, - мисс Уильямс с нежностью провела по шершавой поверхности. – Я только-только приехала… Лукреция…

Женщина в желтом платье с отложным воротничком. Кружевная оборка. Пуговицы в два ряда. Прическа с плотными кудрями.

Строгое лицо.

Перчатки.

- Рядом с ней я выгляжу смешной.

Скорее забавной. Хрупкой. Воздушной. Платье ей несколько велико и совершенно не идет. Такие носят женщины постарше, но мисс Уильямс отчаянно пытается прибавить себе лет.

- Это Станислав, - она сама перевернула страницу.

Мужчина красив.

Не так, как Николас, хотя семейное сходство налицо. Но Станислав… серьезнее? Строже? Резче? В нем сочетаются сила, которая ощущается даже спустя время, и мягкость. На кого он смотрит? И кому улыбается.

- Я с первой зарплаты купила себе фотокамеру, - мисс Уильямс улыбается в ответ, и становится очевидно, что над этой связью время не властно. – Помню, отвезла пленку в Тампеску, а ее испортили, проявили лишь часть фотографий и те плохо. Я тогда так расстроилась. Расплакалась просто. И Станислав меня увидел. Он часто в Тампеске бывал. По делам. Сказал, что это закономерно, что, если есть желание заняться фотографией, то следует научиться самой. Да и при школе не мешало бы фотолабораторию открыть. Тогда это казалось просто невозможным! Столько всего нужно, но… привезли через три дня.

Улыбка стала ярче. А взгляд… так не смотрят на посторонних мужчин. Интересно, он появился уже тогда? И замечала ли миссис Эшби его? Наверняка. Она из тех женщин, которые многое видят.

- Станислав сам все оборудовал… именно он учил Деккера. Вы ведь с ним знакомы? Он фото даже в Нью-Йорк отправлял. И некоторые печатали. А наши умники так и вовсе заказы делают. У него отлично получается снимать драконов. Людей, к слову, тоже, но кому интересны люди.

И снова поворот.

Лукреция опирается на руку мужа. Она стоит в полоборота к нему, с тонкой сигаретой на тонком же мундштуке. Идеальная. Совершенная.

Равнодушная.

И создается ощущение, что эти двое, стоящие рядом, безнадежно далеки друг от друга.

- Это самые удачные. Сперва у меня не слишком получалось. С полдюжины пленок я вообще безнадежно испортила. С печатью тоже… сколько я намаялась с выдержкой! Это у Деккера талант, он все с ходу, а я… я старалась.

Дети перед школой.

Маленькие и большие. Кто-то выделяется одеждой, кто-то – ростом.

Черная доска и буквы.

- Один из первых уроков. Господи, как я волновалась.

Церковь. Цветы. И женщины с цветами.

- Наш городской комитет благочестия, - мисс Уильямс поморщилась. Кажется, эти отношения у нее не складывались. – Моя семья никогда не отличалась особой религиозностью, да и я, уж простите… не слишком верю в высшие силы. Здесь же оказалось, что верить должны все. Не представляете, сколько нервов ушло. Они даже собирали подписи, требуя отослать меня ввиду недостаточной крепости веры.

Женщины незнакомы, но откуда-то создается ощущение, что, если снять нынешний комитет, то изменятся лишь платья.

Станут чуть короче.

Чуть пышнее.

И цветов на шляпках поубавится.

- Станислав послал их в бездну. Сказал, что если я не устраиваю, то они могут найти того учителя, который будет их устраивать, но платить ему они должны сами.

- И вы остались?

- У меня неплохое жалование. Но… в церковь пришлось ходить. Не потому, что я вдруг уверовала или испугалась, но я не хотела доставлять беспокойство Станиславу.