Антонина Крейн - Теневые блики [litres]

– Так, так! – я встала, чтобы сыграть роль миротворца и, заодно, стряхнуть с одежды крошки.

В бирюзовой летяге и белом платье под ней, возвышающаяся над толпой, со стороны была похожа на Селесту – хранительницу, чьи цвета были «морским» и «ромашковым», а любимым делом – толкать речи на публике. Да-да, вы правильно поняли, я сейчас нескромно сравнила себя с богиней-красоткой. Это все сила белых платьев на загорелой коже. Ну и мелисандровых комплиментов, наверное, которыми он щедро обсыпает меня в каждом отчете.

– Так, – повторила я еще раз, подпустив в голос суровости. – Многоуважаемые господа, мы с коллегой уже поняли, что вы не в восторге от ситуации. Но не могли бы вы объяснить, что именно вас не устраивает? Почему вы объявляете забастовку и просите Иноземное ведомство узаконить ее, м?

– Да потому что у нас нет рыбы! – Грушеподобный, оклемавшийся от цепкого хвата Кад, посмотрел на меня, как на тупицу. – Рыбы в реке нет! Исчезла!

– Эм, но… Вон же она. – Даже со ступенек мне были видны красные спинки раскормленных шолоховских карпов, снующих туда-сюда возле горбатого моста неподалеку. Очень уж туристы их балуют! Совсем приручили.

– Это сейчас она там, – снисходительно начал объяснять другой рыбак. – А как только придет время ловли – вся рыба и исчезнет.

– Видать, поумнела рыба, раз расписание ваша выучила, – философски пожала плечами Кадия. Я шикнула на нее и уточнила:

– И почему же рыба исчезает?

Эффект был ошеломительный! Все рыбаки разом начали ругаться, махать кулаками и хором что-то гневно выкрикивать. Прислушавшись, я с трудом разобрала словосочетание «тихий лодочник».

– Господа!!! – рявкнула я и, призывая ко вниманию, стукнула битой о землю, как посохом. – Кто такой тихий лодочник?

– Гад полнейший!

– Враг!

– Грыхень беззубый!

– Хорошо, хорошо! Вот вы рассказывайте. – Я целенаправленно обратилась с седому шамкающему старцу. В любой толпе главное с ходу выбрать одного ответственного, а то порядка не жди.

Старец вытянулся во весь невеликий свой рост и гордо улыбнулся от возложенной на него миссии. На закатном солнце блеснул единственный зуб – зато очень-очень белый, особенно на фоне бронзового лица.

– Тихий лодофник – это бич фашего города. Рыбак, шифущий тут рядом, ф фосьмом доме Платанофой аллеи. Как только он фыходит на ловлю, все рыбы исчесают. Они просто плафают за ним. Огромным косяком плафают, даже синеплафки-отфельники [2] То есть синеплавки-отшельники – очень вкусные рыбки, живущие поодиночке, что видно из названия. . Так жить нелься!

– Ты, блин, кого-то с дикцией получше выбрать не могла? – шепотом возмутилась Кадия.

Я же подумала, что сделала идеальную ставку: старец говорил так невнятно, что всем-всем лодочникам пришлось умолкнуть, чтобы суть их жалобы достигла ушей представителя закона. То есть моих.

Я деловито достала блокнот:

– Скажите, почему рыбы плавают за этим рыбаком?

– Потому фто он из Фамблы! – ликующе возвестил старец.

Я недоуменно на него уставилась:

– Фамблы?

– Он имеет ввиду Рамблу, подводную страну, – пояснил другой рыбак. – Этот лодочник, гаденыш недобитый, всю свою грекову жизнь провел среди рыбьеголовых, а теперь вдруг решил переехать в Шолох! Я не знаю, какой закон он нарушает, но какой-то точно нарушает! Нельзя просто взять и забрать себе всю рыбу! Пусть прекратит!

– Да! Пусть прекращает!

– Пусть катится отсюдова!

– Долой рыбьеголовых!

Я покачала головой. Ох уж это вечное возмущенное «понаехали»…

– Я вас поняла. Попробуем разобраться. Повторите адрес, пожалуйста.

До Платановой аллеи было рукой подать. Мы с Кадией дошли за пять минут. Их же нам хватило и на то, чтобы обсудить услышанное.

Я взволнованно ждала встречи с лодочником.

На мой взгляд, Рамбла – одно из самых удивительных государств Лайонассы. Это подводный мир, раскинувшийся на дне Шепчущего моря. Пестрые одежды, лукавые улыбки, серебристый свет и смех. Движения плавные, плавные и мысли – под толщей воды хочешь не хочешь, а замедлишься, увязнешь в настоящем. Высшее общество, только высшее общество. Фонари освещают метр-два вправо-влево, дальше – холодная синева, изредка разрываемая огоньками проплывающих рыб.

Местные жители делятся на два типа: так называемые «рыбьеголовые» (не очень толерантно, но четко отражает действительность) и блесны – с виду обычные люди, которые предпочли жизнь на дне жизни на суше. На лице блесны носят треугольные маски-фильтры, от которых во все стороны разбегаются узкие трубки. Непростая конструкция позволяет блеснам дышать в Рамбле, ведь, в отличии от рыбьеголовых, у них нет жабр. Из-за этих фильтров жители подводного царства похожи на котов: треугольный нос и щупальца-усы.

– Как думаешь, он рыбьеголовый? Или все-таки блесен? – спросила у меня Кад.

– Не знаю. Но они называют его «тихим». Вероятно, он не разговаривает.

– Значит, рыбьеголовый, – сделала вывод Кадия.

– Но как он живет на поверхности? Скорее, просто не хочет общаться с тилирийцами.

– Да уж, они экспрессивные ребята! Но я голосую за рыбью башку. Может, вечно в пузыре ходит.

Когда мы постучались в дом номер восемь, нам долго никто не открывал.

Потом отодвинулось решетчатое окошко, заскрипели замки, и дверь приоткрылась чуть-чуть, на длину цепочки. В щели показалась фигура, полностью скрытая мантией в пол. Лицо было спрятано под капюшоном. Только бледные ладони торчали из рукавов.

– Добрый день, прошу прощения за беспокойство. Я Тинави из Дома Страждущих, Ловчая. Надо обсудить с вами грядущую забастовку тилирийских рыбаков, так как в ней, если она состоится, обвинять будут вас, – сходу объяснила я.

Капюшон не ответил. Бледные руки слегка вздрогнули, а потом сняли с двери цепочку и жестом пригласили нас внутрь. В помещении стояла кромешная тьма.

Тихий лодочник, если это был он, пошел прочь по коридору, ступая беззвучно. Мы с Кадией переглянулись. Подруга пропустила меня вперед, а сама осторожненько положила ладонь на рукоять меча.

Дом внутри оказался большим – и без единого источника света. Окна занавешены. Ни аквариумов с осомой, ни сфер, ни керосинок – ничего. Жутко воняло рыбой.

Впустивший нас чувствовал себя в этой темноте абсолютно уверенно. Мы же с Кадией шли практически на ощупь, хотя я честно применяла моряцкие хитрости: поочередно закрывала глаза, чтобы быстрее привыкнуть к черноте.

Наконец, капюшон открыл еще одну дверь – в кабинет. Там горела всего одна свеча, но мы чуть не ослепли на контрасте… На стене висела большая грифельная доска, на полочке под ней лежали кусочки мела.

Капюшон взял один и начал писать. Раздавшийся мерзкий скрип вызвал у меня неумолимое желание бежать прочь, но пришлось потерпеть.