Наталья Солнцева - Ожидай странника в день бури [Золотые нити]

– Так может, у него...

– Импотенция после аварии? Не исключено. Но я так не думаю! Просто он жену не воспринимал как свою жену. И это неспроста...

– Ты о чем?

Сиур пытался уловить логику событий.

– Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? – сказал он. – Что это уже был не Сташков!

– Не Сташков? А кто?

– Лицо-то как раз его, и все остальное тоже, в смысле тела. Но это был не он.

– Ты что же, хочешь сказать...

Сиур промолчал.

– И вот еще, – добавил Влад. – После аварии Сташков начал общаться с дядей, то есть антикваром. До этого ни жена, ни теща о дяде слыхом не слыхивали.

– А про Будду ты не спрашивал? Был у него божок?

– Вроде нет. Во всяком случае, у него дома теща статуэтки не видела.

– Да, интересно... Что бы это все могло значить?

Тина и Людмилочка в разговоре не участвовали, они молча ели и слушали. Посетителей в ресторанчике прибавилось. Под потолком жужжали вентиляторы.

– Поехали ко мне, – предложил Сиур. – Отдохнем, а там решим, как действовать дальше.

Он перезвонил в офис, выяснил состояние дел и получил информацию, которая не оказалась для него неожиданной: темно-синего «фольксвагена» с номерами, записанными Владом, не существует. Правда, хозяин одной частной фирмы заявил об угоне похожего автомобиля. Машина до сих пор не найдена. По законам жанра внедорожник вскорости обнаружится брошенным где-нибудь на окраине.

– Надо забрать бумаги «с чердака», – напомнила Тина. – Почитать в свободное время. Вдруг там что-то интересное обнаружится?

Она говорила о письмах, которые лежали на чердаке дома Альберта Михайловича...

Двор был пустынен. Только стайка воробьев с громким чириканьем купалась в пыли. Сиур и Тина вошли в квартиру.

– Где вы храните бумаги?

– На антресолях, возле кухни.

– Задерживаться не будем, – сказал он. – Если нужны какие-то вещи, собирайте.

– Хорошо. Я только цветы полью...

Бумаги он нашел сразу. Их оказалось довольно много. Пожелтевшие страницы грозили вот-вот рассыпаться.

– Осторожнее, они такие старые.

Тина поливала вазоны из отслужившего свой срок железного кофейника, стараясь, чтобы вода как следует пропитала землю. Кто знает, когда она снова сможет прийти сюда?

Влад и Людмилочка ожидали их во дворе, в машине. В неподвижном воздухе пахло нагретым асфальтом.

– Что-то мне тревожно. И пить хочется...

Людмилочка уже сожалела о лишнем куске торта, съеденном за обедом. Из-за стола нужно вставать с легким чувством голода – это золотое правило ей никогда не удавалось выполнить.

Тийна медленно привыкала к своему новому жилищу. По утрам она выходила на террасу, садилась на скамью из красного дерева и смотрела, как по реке скользят ладьи с гребцами, плещется вода...

Сехер всячески оберегал ее, не позволяя уходить далеко от дома. Сам он тоже почти не отлучался. Слава о нем как о таинственном целителе быстро облетела окрестности после того, как он спас от неминуемой смерти укушенную ядовитой змеей девушку, дочь кормчего из соседнего селения. Часто рабы приносили закрытые носилки, из которых выходили люди и исчезали в помещении, которое пришлось отвести специально для приема больных.

У Тийны было все, что она хотела: золотые украшения, дорогая одежда, роскошные носилки для прогулок, множество диковинных вещиц, которые возлюбленный дарил ей без счета, свитки папируса, которые она могла читать для развлечения... Она могла проводить дни в лени и праздности, если хотела. Могла помогать ему в лечении больных или проводить магические обряды, в которых нуждались люди. Иногда посетители прятали лица, но Сехера это не волновало. Могли ли они скрыть от него свою сущность? А лица?.. Что ж, лица его не интересовали.

Средств для удовлетворения любой прихоти любимой женщины у него было с избытком. Он и сам не любил ни в чем стеснять себя. Ночи, полные страсти, более редкие, чем ему хотелось бы, – казались волшебным сном... Он утопал в этом дурмане, не в силах отказаться даже от малой толики того, что обрел так неожиданно. С отчаянной безрассудностью отдался он на милость любви...

Сехер нашел Тийну на террасе, как всегда. Она снова наблюдала за лодками, проплывающими мимо. Что-то в ее облике беспокоило его. Приближение болезни? Тоска? Что? Он не знал. Лаская ее, заставляя содрогаться от наслаждения, останавливая ее стоны поцелуями, любуясь безмятежностью ее лица во сне после утомительной ночи... он не мог избавиться от страха.

Ему казалось, что он сходит с ума. Что с ней может случиться? Она рядом, она здорова... А если и нет, ему под силу справиться с любой болезнью, известной людям.

И только одну мысль он загонял на самое дно сознания... Что, если она слишком долго пробыла тогда в святилище Богини? Он знал тайну культовых сооружений – когда определенным способомпривлекались и накапливались смертоносные энергии, которые вызывали страшные и необратимые эффекты для физических оболочек живых созданий, в том числе и людей. «Душам усопших властителей приятно постоянно ощущать пульс Земли...» Он помнил эти слова, произнесенные Старым Оракулом, когда тот осматривал построенную для него гробницу.

Но живые тела не были приспособлены выносить этот «пульс»...

Солнце мягко освещало плечи Тийны, склоненную голову, выразительный профиль. Сехер видел, что пора ее юности миновала...

Верховный Жрец вспомнил стайки девушек, гибких и ярких, как бутоны роз, – они приходили к храму Тота, бросали призывные взгляды. Он мог иметь любую из них. Он с удовольствием любовался ими, как любовался красивыми грациозными птицами в храмовой роще... Тогда он решил, что его мужское естество никак не отзывается на эти призывы потому, что он победил себя.

– О Владыка Вечности, как я ошибался!

Сехер подставил утренним лучам гладко обритую голову, крупно вылепленную, как и вся его высокая сильная фигура. Сейчас можно наслаждаться приятным теплом, – днем зной станет нестерпимым...

Он любил эту страну, которую не зря называли Страной Солнца, в которой поклонялись светилу, дающему жизнь. Бог Гор, Светлый Сокол, – побеждал силы мрака. А солнечного металла – золота – в Египте было больше, чем песка речного.

Сехер вдруг понял, что на Тийну он всегда смотрел по-другому, – не так, как на все остальное в этом мире. Когда он обращал на нее взор, сердце охватывала нежность, порождающая смятение мыслей... и самые сокровенные струны его души начинали петь свою древнюю, как сама Вселенная, песню... Он готов был отдать жизнь за ремешок ее сандалии. Это было так, и он ничего не мог с этим поделать.