Литтмегалина - Омут

Спустя пару часов я все еще оставался сонным и вялым и думал, что три таблетки – это все же слишком много. Все то, что мне еще предстояло сделать, чтобы завершить это мерзкое дело и с чистой (ладно, почти чистой) совестью уведомить начальство об уходе, тяготило меня, поэтому мыслей этой направленности я стремился избегать, сосредоточившись на мечтаниях о том, насколько легче мне станет после увольнения. Необходимость поиска новой работы пугала меня меньше, чем вероятность остаться. Некоторое время ничего вообще не буду делать. Только слоняться по дому и надоедать сестре. Разве что помогу ей немного с оранжереей, если буду в настроении. Я уже не сомневался, что решения не изменю и уйду, что бы ни говорил Матиуш.

– Матиуш! – воскликнул я.

Совсем забыл о необходимости с ним связаться. Но мы уже уехали слишком далеко, чтобы возвращаться, да и я был не в том состоянии. А что, если я все-таки проведу финализацию, пусть и нарушив первое правило? Я так устал… Сомневаюсь, что сам Лаош имеет хотя бы отдаленное представление, откуда девушка появилась и кем была. Может быть, данные, необходимые для проведения финализации соответственно всем требованиям, невозможно получить в принципе. Я выругался. И за что эти проблемы на мою голову? Что говорил Медведь касательно несоблюдения правила? «Существует вероятность, что ситуация начнет развиваться непредсказуемо…» Хотя наличие вероятности не означает, что что-то обязательно пойдет не так. Быстро закрыть дело, и потом я увольняюсь. В документах напишу что требуется. Никто не станет проверять.

Лошадь вдруг взвилась на дыбы. Я вцепился в нее мертвой хваткой и все равно не знаю, как удержался.

– Успокойся! – взбешенно заорал я.

Передние копыта опустились на землю. Я выпрямился и огляделся, пытаясь увидеть в темноте, что испугало животное, и в одну секунду осознал, что слышу слабый, но быстро нарастающий звон и падаю, тогда как лошадь налегке уносится от меня и исчезает среди деревьев. Слишком много событий для одной секунды, по моему мнению.

Мне повезло – ударился я сильно и, кажется, даже вырубился на минуту или две, но ничего себе не сломал, только стекло часов треснуло, когда я стукнулся рукой о выступающий корень дерева. Мои несчастные часы – вся эта история далась им нелегко. Очнувшись, я почувствовал сильную боль и, хотя помнил о том, что не следует после подобных падений сразу двигаться, перевернулся на бок. Звон пульсировал в ушах, будто колеблющиеся струны. Я хотел встретить ее на ногах, а не лежа на спине. Я встал, прислонился к дереву и перевел дух, что отозвалось внутри болью.

– Зачем ты это сделала? Напугала мою лошадь. Как мне теперь добраться до деревни? Мне трудно ходить. Я же поклялся тебе, что разберусь с ними, и я не отступлю, – я старался, чтобы мой голос звучал искренне, но не знаю, насколько это у меня получалось. – Я нашел твоего убийцу. Я не пожалею его. Он ответит за свое преступление. Даже если деревенские встанут вокруг него живой стеной, они не смогут спасти его от правосудия, – я говорил ей еще какие-то пафосные глупости в том же духе. Интуитивно я выбрал сочувствующую интонацию, как с существом, доведенным до крайности, сжигаемым такой болью, что оно готово наброситься и на протянутую для помощи руку. Моей целью было заставить ее слушать, потому что пока она слушает, она не нападет.

Я различил ее вздох среди звона, затем она появилась в шаге от меня. Девушка с длинными спутанными волосами. В темноте она виделась очень четко, хотя ни ее кожа, покрытая фиолетовыми разводами, ни волосы не были светлыми. Я почувствовал, как амулет, вшитый под кожу предплечья, испускает волны жара.

Некоторое время она реяла в воздухе передо мной, затем пропала.

После ее исчезновения я дал себе пять минут на успокоение, в течение которых неподвижно лежал, вытянув ноги и положив голову на жесткий корень, глядя, как лунный свет оседает на ветках, словно тающий снег. Затем я ощупью отыскал трость и потащился в деревню, ругая трусливую кобылу. Куда она ускакала? Где мне теперь ее искать? Лень и сонливость пропали бесследно. Все-таки встреча с привидением бодрит, даже если она далеко не первая.

Дела мои оказались не так уж и плохи. На остатках бурлящего в крови адреналина я за час бодро дошагал до деревни, почти не ощущая боли в ноге. Лошадь, по собственному разумению вернувшись домой, ждала меня у конюшни. Я отвел ее в стойло и направился к своему дому – пора завершить этот утомительный день.

Проходя мимо дома Лаоша, я заметил, что одно из черных глянцевых окон его дома слабо светится, как будто за ним горит свеча. Пусть была поздняя ночь, я поднялся по ступенькам крыльца и постучал. Дверь распахнулась почти сразу, и я понял – Лаош ждал меня.

«Не стоило сразу бросаться к нему со своими озарениями», – запоздало опомнился я. Следует поставить в известность о происходящем Матиуша и быть крайне осторожным в действиях. Хотя бы потому, что невозможно предсказать поведение людей, над которыми нависла угроза разоблачения и наказания.

Лаош посторонился. Осознавая всю глупость своего поступка, я все же вошел в темный дом и оказался в просторной комнате. От единственной горящей свечи Лаош разжег еще несколько. Стало достаточно светло для того, чтобы я мог хорошо видеть его глаза, умные, холодные и хищные, как у того большого бесхвостого волка, которого отряд лучших охотников отлавливал две недели. Я видел волка в клетке, где он беспокойно метался из угла в угол. Клетка стояла на белом кафельном полу лаборатории, куда волка привезли для изучения. Позже волка умертвили и извлекли из его желудка множество доказательств вины. Кольцо, металлическую пуговицу, острую обломанную пластину от заколки для волос, которая наверняка повредила бы обычному волку, но не ему.

– Расскажите мне о жертвоприношении, – приказал я и, сев на стул в углу комнаты, вытянул больную ногу. По привычке выражаться точно, выработанной в процессе заполнения тысячи документов сообразно всем требованиям, я пояснил: – Которое было совершено вами или по вашей инициативе предположительно во второй половине августа.

Что-то в этом деле задевало меня, пробуждало любопытство, требующее, чтобы ни один из моих вопросов не остался не отвеченным.

Лаош качнул головой:

– Я думаю, будет лучше, если я начну с самого начала. Это произошло очень давно, в те времена, когда в Ровенне было ощутимо чужеземное влияние. Главным образом Кшаана. Однако здесь, ближе к северной границе, людей со смуглой кожей было немного. Одним из них, – ухмыльнулся сам себе Лаош, – был мой прапрапрапрапрадед. Прежде, в Кшаане, он был верным приверженцем одного таинственного культа, и, перебравшись в Ровенну, уже не связанный с культом, все же сохранил свою веру. Он прожил в Ровенне десять лет и сумел подняться до должности старосты в крупной деревне. Впоследствии деревня выросла в городок – тот самый, который вы посещали сегодня.