Литтмегалина - Омут

Жизнь в деревне протекала мирно и благополучно, но однажды грянула беда: селяне начали умирать один за другим, сраженные неизвестной болезнью. Болезнь распространялась очень быстро и действовала жутко: сначала на теле появлялись темные пятна, потом оно раздувалось, как бочка, что причиняло невыносимые страдания, затем наступала мучительная смерть.

То же самое происходило и в других областях Ровенны. Люди погрузились в пучину отчаянья и страха. Все, чего хотел мой прапра… прадед – остановить эпидемию. Ему было бесконечно горько видеть, как она опустошает страну, частью которой он стал, и селение, за которое он был ответственен.

Когда число умерших в его деревне достигло половины от общего числа жителей, он решился. Созвав тех, кто еще не подавал признаки заражения, он отвел их в глубь леса, где они организовали новое поселение, в котором намеревались переждать мор. Но болезнь настигла их и там. Смерти возобновились.

И тогда мой предок, впавший в отчаянье, решился на крайние меры. С помощью нескольких селян он провел в чаще леса обряд, не совершаемый прежде никем. У них было мало надежды на успех, но что-то определенно произошло. Вспыхнул странный огонь и выжег всю траву на месте обряда.

Утром селяне увидели, что на обугленной поляне проклюнулись маленькие зеленые ростки. Они росли с невероятной скоростью и к вечеру стали взрослыми растениями. Иначе как божественной силой это было объяснить невозможно. Люди сорвали листья растения, разжевали их, и все больные, даже самые безнадежные, излечились. В ход пошел каждый листочек до последнего, остались лишь торчащие из земли голые стебли.

Однако растения не погибли. На их верхушках образовались плотные бутоны, раскрывшиеся фиолетовыми цветами. Потом созрели семена и упали на землю. Божественные растения выросли снова и вырастали девять раз за одно лето. Люди из селения собирали листья, сушили их и изготовляли из них порошок, который распространяли по остальным зараженным областям Ровенны. Мор в стране удалось победить.

Семена переждали под снегом зиму, и на следующий год зазеленели нежные ростки. Теперь они росли с обычной скоростью, но часть их чудесной силы сохранилась. Та ужасная болезнь была побеждена навсегда, но выяснилось, что божественное растение помогает и от многих других.

– Как звучит имя бога? – спросил я.

– Джаа. «Рмаих» – это «дар» по-древнекшаански. Название растения «джаармаих» под влиянием ровеннского языка все больше искажалось, и таким образом получился «дальминис».

– Тем не менее это был вовсе не божий дар. Кшаанские боги ничего не дают просто так. Они идут на сделку – их услуги в обмен на свежую кровь. Несложно предположить, что именно было самой важной частью обряда. Кого же умертвили первым?

– Моего прапрапрапрапрадеда, – сжав губы, ответил Лаош. – Он вызвался сам.

Моя усмешка устало погасла.

– Сколько прошло времени до того, как бог появился вновь и затребовал повторной платы за однажды данное?

– Полгода. Ему попытались предложить животное, но он требовал человека. Получив, что хотел, бог исчез. Люди надеялись, он не вернется.

– Пустые надежды.

– Спустя еще полгода бог в третий раз явился на поляну. И с тех пор продолжается так. Он появляется в первые дни весны, когда семена дальминиса в земле еще погружены в зимнюю спячку, и в конце лета, когда они уже осыпались на землю.

– И каждый раз он уходит только после того, как вы отдадите ему человека? – уточнил я.

– Да. Благодаря изолированному образу жизни нам легко удавалось удерживать происходящее в секрете.

История, которая раскрылась мне, была невероятной. Мрак, пронесенный сквозь века. Сотни смертей. И все это происходило в тихой деревушке неподалеку от ничего не подозревающего городка. Я не знал, что мне чувствовать и что думать, поэтому и не чувствовал, а думал только о работе, которую обязан выполнить.

– Кто были эти жертвы? – спросил я.

– Мы не прибегали к насилию, – резко возразил Лаош. – Жертвой всегда был кто-то из села. Все решал жребий. Это честно, это судьба. Иногда кто-то вызывался сам, – он смотрел в сторону.

– А как же девушка, Лаош? – презрительно сказал я. – Она тоже сама попросила, чтобы вы отдали ее вашему кровожадному богу?

Обернувшись, Лаош взглянул на меня устало и зло, и я снова вспомнил волка.

– Вы не понимаете, – сказал он, – как это. Знать, что он близок, что он жаден, что он способен все уничтожить. Что мы должны выбрать одного из нас, который расплатится за всех, как прежде другие. И еще раз выбрать спустя полгода. И еще раз. Снова и снова. Это маленькое село. Все друг другу соседи, родственники, друзья.

Мне не хотелось слушать его.

– Это проблемы вашего селения. Девушка не была одной из вас. Она не имела отношения к вашему договору с демоном. Вы не имели права ее трогать.

– Как вы бы поступили? – прорычал Лаош. – Ей… просто не повезло. Она оказалась не в том месте, не в то время.

– Да, – медленно выговорил я. – Конечно, это случай виноват, что вы ее убили.

– Если выбирать между своим человеком и чужим, кого вы отдадите на смерть?

Я перебил его.

– Расскажите мне о ней.

– Она пришла из леса, но не со стороны города, где лишь лесная полоса, а с противоположной, западной стороны, где чаща простирается бесконечно. Она была странная. Не говорила, а только выла, как зверь. Одежда на ней была разорвана, но не так, как если бы она разорвала ее, блуждая в лесных зарослях, а как будто ее кто-то разорвал на ней.

Мы приняли ее, успокоили. Кажется, она обрадовалась людям. Она уснула и спала почти сутки. За это время мы узнали, что Он вернулся. Это так совпало… возвращение… и девушка. И мы были бы избавлены от тяжести выбора, хотя бы на полгода. Как будто сам бог послал ее к нам.

– Бог! – процедил я сквозь зубы. – Вы определитесь в отношениях с богами. Вы еще верите, что они вам покровительствуют?

– Никто не знал, кто она, откуда она, как оказалась в лесу, что с ней произошло. Никто не знал даже ее имени. Мы решились отдать ее. Прежде жертвы умирали тихо… Совсем тихо. Бог вдыхал их жизнь, как пылинку, в одно мгновенье. Но эта девушка, она не только сама была странной… она и умирала странно. Долго… Она кричала, умирая, и от ее криков мы все сходили с ума.

– Она кричала, – сказал я с внезапной горечью, – потому что она не умирала. Ее убивали.

– Я был там, у поляны, за деревьями, – продолжил Лаош. Его глаза, застыв, слепо смотрели в одну точку. – Я стоял, и слушал, и бесконечно сожалел о том, что мы сделали. Я не мог видеть, но чувствовал, как бог борется с ней, чтобы забрать. Он рывками вырывал душу из ее тела.

– Достаточно, – произнес я ледяным тоном.

Секунд тридцать мы молчали. Лаош выглядел взволнованным и жалким.