Тим Пауэрс - Последние дни. Том 2 [litres]

– Мистер Салвой хорошо поработал на нас, – сказал Луи, – тогда, в давние времена. Но в 1969 году ему не удалось стать королем, и пришлось отправить его в отставку.

Андре подмигнул Арментроуту.

– Мы были бы рады снова обратиться к мистеру Салвою, – сказал Луи, – в этом новом образе , при условии, что на этот раз он сможет добыть королевский титул и будет готов выполнять более жесткие требования к своей деятельности. – Он отпил содовой из стакана. – Но в разговоре с нами шестнадцатого числа он полностью умолчал о мальчике, Куте Хуми. Он лишь сказал, что имеется здоровое молодое тело, которое он был готов присвоить. Будь нам известно, что мальчик уже фактически стал королем, мы не рискнули бы подвергать его опасности: простая пуля не причинила бы вреда истинному королю, но, скажем, грузовик мог бы свалиться в море, и король утонул бы в морской воде. Но, как оказалось, мальчика тогда в яхт-клубе не было. Нашей же единственной насущной необходимостью было предотвратить возобновление нежелательного царствования Скотта Крейна.

Андре развел руками.

– Нас устроит любой из них, хоть Салвой, хоть Кут Хуми в теле подростка. Нам просто нужен король, наш предстоятель перед богом.

– Король, склонный к сотрудничеству, – добавил Луи. – Пожалуй, с настоящим мальчиком будет даже легче работать: он будет более податливым.

– Ну, – сказал Арментроут, старательно не глядя на гранат и пытаясь проявить хотя бы сдержанную уверенность, – у меня есть своего рода экстрасенсорная волшебная лоза, которая ведет меня к мальчику, а Салвой обещал держать меня в курсе его собственного местонахождения по телефону. Я могу привести вас к ним обоим.

– Раввин в синагоге, – сказал Лонг-Джон Бич, – объявил молящимся: «Я… ничто!» И после службы преуспевающий бизнесмен из присутствовавших пожал руку раввину и с чувством сказал, кивая и соглашаясь с раввином: «Я… ничего!»

– Скажу вам откровенно, – обратился Луи к Арментроуту, – мы пока не смогли получить настоящий священный… напиток, которым вы интересуетесь, хотя мы сохранили и культивировали самый старый сорт винограда vitis sylvestris, нетронутый филлоксерой, и каждую осень ставим вино из него; остается дождаться года, когда бог соблаговолит ответить на наши молитвы.

Арментроут плохо понял сказанное; он знал только одно: если он не сможет убить Кута Хуми, его последняя надежда на избавление от докучливого внимания двух призраков, явившихся сейчас на экране телевизора, в том, чтобы выпить мифического вина pagadebiti (отречься от призраков, передать Дионису все свои воспоминания о них). Но он надеялся, что до этого не дойдет, потому что в таком случае бог, вероятнее всего, заберет себе всех призраков – цельных и фрагментированных, – которых он поглотил на протяжении своей психиатрической карьеры, и тут у Арментроута не было уверенности, что он сможет пережить эту потерю умственно или даже физически. «Но это всего лишь резервная, последняя мера, – уверял себя Арментроут, – я почти наверняка найду возможность убить мальчишку».

– И подошел уборщик, – продолжал Лонг-Джон Бич, – и сказал с величайшей искренностью: «Я… ничто! » Бизнесмен показал пальцем на этого парня и сказал раввину: «Смотрите, и этот туда же: в ничто лезет».

Арментроут старательно смотрел Луи в глаза и все равно слышал дебильный смех из телевизора.

– Но какое-то количество этого напитка сохранилось, – сказал Луи уже с легким оттенком нетерпения. – У нас есть несколько бутылок, которые были разлиты в поместьях Леона в Нижнем Медоке в начале восемнадцатого века. И когда свита Скотта Крейна попытается повторить ритуал воскрешения в день Тет, они вполне могут сами раздобыть бутылку. Их немало, особенно в районе Залива. Можете не сомневаться, что вам так или иначе дадут выпить божью кровь прощения.

– Мне сдается, что мы поручим ребятам отправить на отдых всю эту шоблу, кроме Кута Хуми, и, пожалуй, на некоторое время оставим Пламтри.

– Да, этого Архимедеса Мавраноса определенно следует устранить, – согласился Луи. – Он настолько одержим идеей вернуть на трон Скотта Крейна, что наверняка будет стараться воспрепятствовать коронации любого другого.

Арментроуту пришлось сделать усилие, чтобы сообразить, что эти люди говорили об убийстве Кокрена, Пламтри, супругов Салливанов и Мавраноса. Не в терапевтических целях, не в виде прискорбной жизненной необходимости (ему и самому иногда приходилось так поступать), а лишь потому, что эти люди доставляют им некоторые неудобства, и на мгновение ему стало дурно от осознания того, с кем он связался.

«Каким образом, – горестно подумал он, – и когда я сделался неотличимым от плохих парней?»

В момент знакомства Луи и Андре сказали Арментроуту, что сейчас они занимаются производством детских товаров и владеют контрольным пакетом в бренде игрушек «Белая борзая». Арментроут помнил фигурки «солнечных героев» и карнавальный набор «кольца Сатурна» и очень расстроился, узнав сегодня вечером из разговора, что игрушки предназначены для начальной, незаметной еще инициации детей в дионисийских мистериях. Арментроут узнал, что игрушечные фигурки из карнавального набора предназначаются для подсознательного восприятия изображений Великих арканов из колоды Таро: Маг в качестве продавца билетов, Влюбленные на «Колесе Фортуны», Смерть – уборщик и так далее. Люди из «Белой борзой» позаботились о том, чтобы не вставлять в комплект Дурака, но им все равно пришлось прекратить выпуск набора, потому что к 1975 году дети по всей стране сплошь и рядом добавляли туда собственного клоуна, и страдали от ночных кошмаров, и даже днем сбивались в кучки, пытаясь укрыться от ужасно улыбающегося раскрашенного образа случайного безумия, которое их согласованная вера едва не вызвала к реальному неодолимому существованию.

Луи и Андре не без гордости рассказали ему, что первым потребителям этих игрушек, которым было тогда лет пять, сейчас уже перевалило за двадцать и что у этих людей, влившихся в американское общество, начали проявляться многообещающие симптомы.

«Это же чудовища, – думал Арментроут. – Они вошли во тьму намного дальше, чем когда-нибудь удавалось мне, и отказались от стольких изначальных духовных принципов, сколько мне вовек не отбросить».

И он мог бы что-то сказать об этом, но Луи и Андре развернули свои кресла и смотрели на телеэкран, висевший над стойкой.

На экране Мьюр и мать Арментроута встали с мест и неуклюже танцевали посреди студии; его мать, с которой все так же текла вода, делала плавательные движения, а Мьюр, поддернув просвечивавшие брюки с отворотами, ступал на пятках. Они оба смотрели прямо в гипотетическую камеру, прямо на Арментроута, а он отводил взгляд от их светящихся глаз, хоть и сомневался, что они смогут справиться с его душой через телевизионный экран, – и они пели в унисон: «Почему ты растолстел, Ричи Арментроут? Выпусти все то, что съел, Ричи Арментроут!»