Тим Пауэрс - Последние дни. Том 2 [litres]

Эта тема была связана с его воспоминаниями о мертвой жене, которые действительно исчезли. Теперь он знал, что был женат, и даже мог узнать женщину по имени Нина на фотографиях, но он походил на жертву амнезии, не считая того, что жертвы амнезии вроде бы должны стремиться узнать о потерянном прошлом, а Сид вместе с воспоминаниями утратил всякий интерес к тому, с чем они могли быть связаны.

Коди это вполне устраивало, и она, вероятно, не станет напоминать ему об истории местных камней.

Они вдвоем жили в доме Сида в Саут-Дейли-Сити уже пять месяцев. Почему-то, беспомощно думала она, отношения между ними ограничивались исключительно духовной сферой, все как с той заколдованной веревкой из «Солвилля», которую невозможно разрезать. Но она была твердо уверена, что после сегодняшней церемонии все изменится.

Коди не утратила никаких воспоминаний, и ей все еще снились другие девушки, обитавшие вместе с ней в ее голове. Случалось, что она ночами даже видела тот день, когда на нее упало солнце, тот день – сегодня уже двадцать шесть лет назад, пожалуй, вплоть до часа, – когда ее отца сбросили с крыши дома в Соме; это был душераздирающий сон, но она была рада, что он приснился, тем более, что видела она его в цвете, а это говорило о том, что она впитала и полностью усвоила те самые ранние воспоминания, единственной хранительницей которых прежде была мертвая Валори.

Минувшей ночью ей приснилось, что она, сидя за рулем автобуса, разогнала его и заставила перепрыгнуть через широкий провал поперек автострады, и он благополучно опустился на асфальт, и в это время рядом с ней стоял Сид Кокрен.

В двух милях на юго-востоке возвышалась трехногая и трехрогая телебашня на горе Сатро, а обернувшись, она разглядела вдали два дальних устоя моста Золотые Ворота, почти сливавшиеся друг с другом на таком расстоянии.

Следом поднимались и ее спутники – она увидела легко шагавшего по траве Скотта Крейна, высокого, смуглого и улыбающегося сквозь блестящую медно-рыжую бороду; ему было уже пятьдесят два года, но на вид можно было дать от силы тридцать пять, и в этот день в середине лета рана совсем не тяготила его. Он был одет вовсе не как священник какой-нибудь религии, хотя именно эту функцию ему предстояло выполнять здесь сегодня: на нем был темно-синий костюм с белой рубашкой, а длинные волосы были собраны в хвост и скреплены, как она заметила, пока они шли через мост, геральдической золотой пчелой Меровингов.

За ним следовали прочие обитатели лейкадийского поместья, возглавляемые Нарди Дин и Дианой, вокруг головы которой сиял трехдюймовый ореол отрастающих белокурых волос. Венди, вдова Арки, шла вместе с двумя дочерьми-подростками; Пламтри сначала очень боялась встречи с ними, и немало удивилась их ненаигранному дружелюбию и готовности слушать рассказы о последних месяцах жизни Арки. Потом появились сыновья Дианы, Скэт и Оливер, конвоировавшие малышей. А где-то рядом гавкал невидимый пока пес, а это значило, что прибыли и обитатели «Солвилля».

Все воспоминания Валори теперь перешли к Коди, и она весело крикнула Крейну:

– Под лучами счастливого солнца на холме посреди озера.

Крейн беззвучно рассмеялся, но и этого хватило, чтобы зеленая листва зашелестела и по воде озерца побежала рябь.

Сквозь зеленые ветви над головой просвечивало безоблачное густо-голубое небо. День как нельзя лучше подходил для свадьбы.

Сид Кокрен радовался тому, что не послушался советов других торговых представителей из «Пейс» и не надел смокинг. Он оделся в меру официально, а вот смокинг в этих веселых солнечных рощах выглядел бы просто смешно. По той же причине он оставил в бардачке машины свою протезную руку и просто надел на культю правого запястья белый носок.

Позади него прыгал по гаревой дорожке Фред; он был на поводке, потому что Анжелика не хотела, чтобы ласковый пес пачкал грязными лапами парадные одежды людей; Кути можно было сравнить с рыбаком в лодке, который поймал громадного марлина и пытается удержать его на леске, а собаке позарез нужно было обнюхать все мшистые камни вдоль дорожки и носиться по траве. Кути оставил спортивную куртку в фургоне «Солвилля», и Кокрен видел, что под белой рубашкой не было повязки. Анжелика сказала ему, что рана, два года мучившая Кути, наконец-то зажила (в первую же неделю после того, как они вернулись в Лонг-Бич).

– И цементная фигурка Элегуа тоже вернулась домой, даже раньше нас, – сообщила Анжелика, шагавшая между Кокреном и Питом.

– И притащила с собой кучу фотографий, – добавил Пит. – Элегуа перед Стоунхенджем, Великими пирамидами и собором Парижской Богоматери…

Кокрен бросил на него острый взгляд, но лицо Пита было совершенно безмятежным, и Кокрену так и не удалось понять, шутит он или что-то подобное действительно произошло.

Коди на протяжении всех пяти месяцев поддерживала связь с Анжеликой, и они обе пришли к осторожному соглашению, что тяжелый январь пока что не повлек за собой никаких юридических, психических или потусторонних последствий. Больница «Роузкранс» не напоминала Кокрену и Пламтри о своем существовании – возможно, потому, что, согласно газетным сообщениям, доктор Арментроут сбежал, захватив с собой истории болезни нескольких пациентов, после чего, предположительно, убил интерна своей больницы Филипа Мьюра в доме невролога, находившегося в длительном отъезде, а затем исчез неизвестно куда; Коди досадливо рассылала деньги (естественно, не указывая отправителя) людям, у которых украла кошелек и машину, и двадцать долларов в кафе-мороженом, и сотню долларов клоуну Стрюби, а Анжелика благополучно продолжала подпольную практику по консультированию в оккультных вопросах бедняков Лонг-Бича, хотя больше не собирала призраков для клиентов; и никто не разыскивал Паука Джо, которому, если все будет благополучно, предстоит вечно покоиться в мире под автостоянкой «Солвилля».

Газеты сообщали, что Ричард Пол Арментроут, по-видимому, стал в детстве жертвой инцеста со стороны своей одинокой матери-алкоголички, в возрасте семнадцати лет убил ее и попал в психиатрическую больницу для мужчин, где его лечили электросудорожной терапией.

Эта новость почему-то особенно расстроила Коди, и она почти весь день просидела в руинах оранжереи, где все еще были разбросаны кости, и в одиночестве пила водку; Кокрен в конце концов уговорил ее войти в дом, и они стоически продолжили запой вдвоем.

Лишившись руки, Кокрен уже не годился для работы в винном подвале и на винограднике, поэтому он стал торговым представителем фирмы; поначалу перемена вышибла его из колеи – но у него просто не было выбора, поскольку вместе с рукой он утратил и интуитивное восприятие и почвы, и виноградных лоз, и медленного пульса вина, созревающего в бочках.