Тим Пауэрс - Последние дни. Том 1 [litres]

– Клото, Лахесис и Атропос, – ровным тоном подсказала Пламтри, не отрывая взгляда от дороги. – Давай сыграем в игру: я буду называть бумажное изделие, а ты угадывай, что это такое.

Сердце Кокрена отчаянно колотилось, во рту, несмотря на только что выпитую водку, было сухо и горячо, но кричать он перестал.

– Что? – надтреснутым голосом спросил он. – Глупость какая-то.

– Почему бы тебе не вздремнуть? Протрезвеешь немного, а я настроюсь на то, что, когда рассветет, меня прогонят. – Она взглянула на него и улыбнулась: – Малыш, у тебя выдался утомительный день.

– Может быть, может быть… – Его гнев улетучился так же стремительно, как вспыхнул, оставив его опустошенным.

Он медленно закрутил крышку бутылки.

– Хочешь еще?

– Нет, пока хватит. Оставь тут, на сиденье, если вдруг захочется.

Кокрен вытянул ноги, прислонился головой к прохладному запотевшему оконному стеклу и закрыл глаза.

– Ты ведь сейчас проделала эту свою штуку, да? – устало спросил он. – Разозлилась на мои слова и перебросила свой гнев ко мне. Я… извини, если задел твои чувства. – «Хотя, насколько я помню, – добавил он мысленно, – я говорил чистую правду».

– Спи уже. Можешь говорить все, что заблагорассудится, и да, если я и впрямь взбешусь, то просто перекину свою злость тебе. Как говорится, «тот, кто обзывается, сам так называется». Что меня всерьез волнует, так это присмотр за Номером первым. – Она мягко рассмеялась. – Я как раз пытаюсь вычислить, кто это такой.

Перед тем как уснуть, или вырубиться, Кокрен успел подумать, что ее бурное возмущение его коротким свиданием с Тиффани могло быть и наигранным.

– Сумасшедшая, как мартовская зайчиха, – сказал Кути, когда Мавранос высказал все, что думал о Дженис Корделии Пламтри. Они сидели на переднем сиденье грузовичка Мавраноса, который, твердо придерживаясь скорости семьдесят миль в час, катился на север по 101-му шоссе, только что миновав Окснард, и теперь слева от него тянулась полоса пляжа, отороченная белой лентой прибоя. Правую полосу Мавранос видел плохо, так как обзор ему частично загораживала приклеенная на «торпеду» каменная статуэтка, похожая на Будду, но он уже приноровился.

– Да, это, пожалуй, довольно точное определение, – сказала с заднего сиденья Анжелика Салливан. Она снаряжала магазины для «кольта» 45-го калибра – вставляла патрон «Эльдорадо старфайер» с разрывной пулей в рамку, надавливала указательным пальцем левой руки сверху, отжимая пружину, и правой рукой вкладывала в горловину следующий патрон.

Мавранос видел ее в зеркале заднего вида. «Она уже снарядила, наверно, с дюжину этих запрещенных двенадцатизарядных магазинов, – думал он. – Если учесть еще и ее карабин „Марлин“, весьма удачно подходящий для этих же обойм, то получается более чем приличный запас».

Она подняла голову, и он увидел в зеркале, как в ее глазах отразился свет уличного фонаря.

– Думаешь, хватила через край?

Мавранос пожал плечами:

– Лучше пусть останется лишнее, чем не хватит.

Пит Салливан взял три снаряженных магазина и сунул в карман рюкзачка, стоявшего рядом с ним.

– Каждая пуля смочена настоем omiero на ржавчине, – сказал он. – Эта задача все же оказалась под силу моим миролюбивым рукам, то бишь рукам Гудини, так что пуля сможет остановить не только человека, но и призрака.

– Полезно, – отозвался Мавранос, всматриваясь в поток автомобилей и гадая, каким образом и куда поехали Пламтри и Кокрен. – Что касается этой Пламтри, то для нее понадобятся обе «опции». Я помню, Анжелика, ты говорила, что ее убийца-папаша на самом деле не призрак, но зуб даю, что в этой белокурой головке найдутся и призраки. – Он взглянул на приборную панель. – Нам придется заправиться и, пожалуй, заодно поменять аккумулятор.

– Надо было взять одну из машин «Солвилля», – сказал Пит Салливан, наверно, в шестой раз с тех пор, как они похоронили Паука Джо на автостоянке за домом.

– Нам нужна именно эта машина, – ответил Кути.

– Но почему? – спросил Пит.

– Это… – Кути вздохнул, и Мавранос краем глаза заметил на его лице короткую неуверенную улыбку. – Дело в том, что, когда я в позапрошлое воскресенье чувствовал, как она ехала с юга к нам, я воспринимал ее как сосуд, чашу. А когда Арки выезжал на ней в город, она всегда привозила ровно столько еды, сколько нам требовалось – все полторы недели, когда мы разгружали машину, оказывалось, что там вдоволь тортилий, и бананов, и рыбы, и говяжьего фарша, и сыра, и пива, и всего прочего для всех собравшихся, хотя мы никогда не знали заранее, сколько народу будет.

– И она становится красной на Святой неделе или если случаются близкие по значению события… – сказал Мавранос и добавил, чуть помолчав: – И еще, она приманивает к себе массу призраков, которые засасываются через воздухозаборник и сгорают в карбюраторе, так что из-за их остаточных зарядов нарушается электропитание.

– И она издавна служит королю, – тихо закончил Кути, как будто это решало все.

«Сейчас, – подумал Мавранос, глянув через зеркальце над лобовым стеклом на брезент в задней части салона, – она служит для перевозки короля».

Мавранос вспомнил другой случай, когда Скотт Крейн лежал, вытянувшись во весь рост, в этой машине, которую он вел. Это было почти год назад, 19 января минувшего года.

Тогда поздно утром они отправились по 405-му шоссе в Нортридж, и Скотт для этой неприятной поездки оделся в тренировочные брюки, не подпоясанные даже шнурком, но все равно ноги у него то и дело сводило судорогой, и колени подгибались, как будто он затянулся перекрученным лентой Мебиуса ремнем в районе солнечного сплетения, и чувствовал он себя донельзя плохо (его рвало кровью, в глазах двоилось, мерещились голоса), как будто он в Великий пост съел бифштекс с кровью, пожаренный в железной сковороде.

В таком состоянии он пребывал два дня – с 4.31 утра семнадцатого января, когда нортриджское землетрясение встряхнуло Лос-Анджелес с силой в 6,4 балла по шкале Рихтера, или 6,7 по более современной магнитудной шкале. Оказалось, что это «сдвиг породы, не выходящий на поверхность», – явление, совсем недавно получившее собственное название, при котором землю подбрасывает вверх по линии не обнаруженного прежде глубинного сброса.

Мавранос даже заметил несколько седых прядок в медной чаще бороды Скотта.

Скотт был настолько слаб, что Мавранос не слышал его голоса с переднего сиденья тарахтящей машины, а переговорное устройство, которое они захватили именно на этот случай, глушилось статическими помехами от тысяч и тысяч призраков, впавших в идиотскую панику из-за землетрясения, так что они остановились у гамбургерной Карла-Младшего и собрали примитивнейший «телефон» из нитки и бумажных стаканчиков.