Владимир Корчагин - Женщина в черном

— А они этого не понимают?

— Они просто не хотят понять.

— Что же теперь будет? Вам придется все-таки уехать, и я… — Голос Инги дрогнул. — И я опять останусь одна? — закончила она чуть слышно.

Он взглянул ей в глаза. В них была теперь боль, тревога. И робкая надежда.

И этот тревожный, ждущий взгляд, эти дрогнувшие, как на ветру, ресницы, этот несмелый, упавший до шепота голос вмиг отозвались в нем лавиной нежной жалости, захлестнули ответной болью, заставили забыть обо всех неудачах и бедах.

Да разве можно было даже помыслить, чтобы покинуть ее, такую слабенькую, такую беззащитную, оставить одну со всеми ее горестями, страхами, переживаниями, отказаться от собственного обещания помочь справиться с бесчисленными невзгодами, выпавшими на ее долю?

— Нет, Инга, я никуда не уеду, — твердо ответил Никита. — Это было бы слишком большим подарком моим оппонентам-перестраховщикам. И потом… Не могу я теперь уехать отсюда… — Эти последние слова вырвались сами собой, помимо его воли, и он смущенно замолк, поспешно отведя глаза в сторону.

— Почему? Почему не можете? — не дала ему отмолчаться Инга.

— Ну… просто не могу… — окончательно смутился Никита. — Я вам после скажу почему.

— Ладно, — улыбнулась Инга вновь посветлевшими глазами. — Я не обижусь, если и совсем не скажете. Главное, что останетесь здесь, и я по-прежнему иногда смогу вас видеть. Только… Что же теперь будет с вашей работой? Ведь в прошлый раз вы сказали…

— Я и теперь не сдамся на милость этим «зубрам». Попробую связаться с производством сам, минуя кафедру.

— А это возможно? Вы уже знаете, как это сделать?

— Я еще не знаю точно, как это получится. Но я должен это сделать. Должен во что бы то ни стало!

— Дай Бог, чтобы все у вас получилось. Я так хочу этого, так переживаю за вас! А вот и озеро. Сейчас вы его увидите.

Озеро открылось сразу, всей своей ширью, как только они поднялись на пригорок и вышли на опушку леса. Огромное, сверкающее под солнцем в окаймлении высоких, поросших лесом берегов, оно казалось гигантским самоцветом, вставленным в малахитовую оправу.

— Правда, красиво? — воскликнула Инга, взяв его за руку и подводя к небольшому обрывчику над самой водой. — Я люблю бывать здесь, особенно рано утром, когда солнце только поднимается над верхушками деревьев, а от воды веет такой свежестью, такой чистотой и прохладой, что будто ветер врывается в грудь, и хочется взмыть в воздух и лететь, лететь… Правда, в последнее время из-за болезни деда это удается все реже и реже. Но сегодня он отпустил меня на весь день… А вот и наша лодка, видите, голубая с белой полосой?

— И с вашим именем на борту.

— Это дед придумал…

— А весла?

— Весла вон там, в кладовке, — указала Инга на небольшой сарайчик, какие во множестве были расставлены меж деревьями по всему берегу.

Они спустились почти к самой воде и пошли по протоптанной здесь тропинке.

— Смотрите, какие красавцы! — показала Инга на пару лениво шевелящих плавниками голавлей, затаившихся меж камней.

— Да, такое нечасто встретишь, — кивнул Никита. — А вон и традиционный старик рыболов. Тоже как на картинке, — заметил он, увидев впереди под свесившимся над водой деревом пожилого человека с удочкой. И осекся на полуслове: под старой развесистой ветлой сидел, уставившись на поплавок, знакомый мужчина в кожаной кепке с пуговкой, которого он встретил несколько дней назад у дачи Гридиных.

Никита невольно замедлил шаг. Какое-то неясное предчувствие подсказывало ему, что он должен избегать этого человека, стараться по возможности не привлекать его внимание. Лучше всего было бы сейчас пройти мимо так, чтобы он не заметил их с Ингой.

Но не успели они поравняться с поникшей ветлой, как мужчина с удочкой вскочил, обернулся к Инге и, сдернув с головы кепчонку, просипел простуженным голосом:

— Здрасьте, Инга Никитична!

— Доброе утро, — ответила та, не поворачивая головы.

— А я, изволите видеть, рыбалочкой занялся, — продолжал рыбак, явно стараясь вступить в разговор.

— В добрый час, — сухо ответила Инга, все так же не удостоив его даже взглядом.

Мужчина шумно вздохнул и, нахлобучив кепочку, вновь опустился на свое место под ветлой.

— Ваш родственник или знакомый? — спросил Никита, когда они отошли на приличное расстояние.

— Ни то, ни другое. Но он бывает у нас в доме. Дед имеет с ним какие-то дела.

— Это связано с его научной работой?

— Нет, что вы! Скорее со страстью деда благодетельствовать всем сирым и несчастным. Кажется, он дает ему время от времени кое-какую работу на дачном участке, но чаще просто ссуживает деньгами.

— А вы не разделяете этой его страсти?

— Все должно иметь меру. У деда ее нет. Но мне жаль этого бедолагу. Очень жаль! Не нашел человек места в жизни, не смог стать нужным другим людям. Только…

— Только всех несчастных не пережалеешь? — подсказал Никита.

— Не в этом дело. Но он всегда смотрит на меня так, будто именно я виновата во всех его несчастьях. С какой стати? Странный человек…

— Но кто он, рабочий, служащий, пенсионер?

— Когда-то таких людей называли бродягами. Теперь придумали не менее выразительное и не менее страшное слово — бомж. Ну да Бог с ним! Вот мы и пришли. — Она открыла дверку сарайчика, взяла спрятанный там ключ от лодки и черпак. — Берите весла, а я отомкну лодку. Да не думайте больше об этом человеке. Всех несчастных действительно не пережалеешь.

Через несколько минут они отчалили от берега, и лодка легко заскользила по чистой, прозрачной, как стекло, воде.

— Обратите внимание на эти всплески там, вдали, — это рыба играет, — заметила Инга, умело орудуя веслами. — Под тем берегом ее особенно много.

— Да, похоже, что так. А кто вас научил так искусно грести?

— Никто, я сама. Дед с детства водил меня сюда. Он был заядлым рыболовом.

— Почему был?

— Слишком часто нездоровится ему в последнее время. В этом году он ни разу не выбрался на озеро. Боюсь, не слег бы совсем. Что я буду тогда делать? Тетя ведь тоже больна. А дядя Семен почти чужой человек.

— Кроме него и вашей тети, у вас нет никаких родственников? — спросил Никита, вспомнив спор подвыпивших стариков о загадочной покупке Гридина.

— Нет… Впрочем, есть еще у дедушки двоюродный брат, бывший крупный партийный работник. Но я его ни разу не видела. Дед не поддерживает с ним никаких отношений: слишком недобрыми делами прославился он на своем посту. Да и сейчас, говорят, не перестает мутить воду. Словом, как я поняла, — неприятнейшая личность! Под стать всем бывшим партноменклатурщикам. В последние годы дедушка даже не упоминает о нем. Хотя живет он где-то неподалеку.

— В вашем городе?