Владимир Корчагин - Подкидыш

— В больницу?

— Ну да. Привезли его в больницу, рассказали там все, как было. Врач и говорит: жить человек будет, но надо срочно сделать переливание крови. А от кого переливать? Я и минуты не колебалась. Надо так надо. И группа у меня оказалась подходящей. В общем, перелили ему мою кровь, полежала я там с полчасика, и мы уехали: надо было еще в милицию заявить…

— А дальше?

— Что дальше? На другой день уехали мы с матерью в Ставрополь погостить и вернулись только к концу лета. По приезде я узнала, что дядю судили, дали два года условно, а человека того из больницы выписали.

— Значит, все обошлось благополучно? Вылечили его?

— Вылечить-то вылечили, да, как сказала мне знакомая санитарка, потерял он всякую память: как ни бились с ним врачи, так и не вспомнил, кто он, откуда, есть у него где-нибудь родственники или один он на всем белом свете.

— Но как могли его выписать, такого? Куда он должен был пойти?

— Мир не без добрых людей. Сдружился он, сказывали, в больнице с одним старичком-пасечником, и тот увез его к себе в деревню. Вот и вся история. Я ужи забывать ее стала. А как увидела вас сегодня… Уж больно вы похожи на того, из Прибрежного, и лицом и статью, вот только годами могли бы быть постарше.

— Куда же увезли его? Кто этот пасечник?

— Кто знает? Лечился старик в больнице. Хороший, видно, человек.

— Не в этом дело. Как разыскать его? Как узнать, где теперь тот человек, которого вы сбили? Ведь это, похоже, действительно мой брат.

Девушка участливо вздохнула:

— Так я и знала. Только ни в чем не смогу вам помочь. Да, боюсь, и никто уж не поможет. Пасечник человек нездешний. Приехал да уехал. Ни родственников, ни знакомых в нашем городе у него, говорят, не было.

— А если поинтересоваться записями в больнице?

— Какие записи? Разве могли они сохраниться за столько лет? Там у них и прошлогоднюю карточку никогда не сыщешь. Уж если наводить справки, то только в Прибрежном, откуда шел ваш брат.

— А почему вы решили, что он шел именно оттуда?

— Больше неоткуда: тропа начинается в Прибрежном.

— Ну, это не аргумент. Да если брат и оказался почему-либо в Прибрежном, то лишь случайно. Он, как и я, не имел к Прибрежному никакого отношения, поехал туристом к вам, на Кавказ пятнадцать лет назад, и с тех пор мы не слышали о нем ничего.

— Тогда не знаю… Ведь столько лет… А вы на почту собирались?

— Да, если успею.

— Успеете, она до восьми вечера работает. Всего вам доброго. А если что узнаете о брате, не сочтите за труд забежать сюда или написать мне, прямо в библиотеку училища, Марии Григорьевой. Интересно, как он теперь…

— Хорошо, Мария. Обещаю вам это. — Кирилл поспешно кивнул ей и смог наконец покинуть душное помещение маленькой читальни, а через несколько минут стоял уже на почте, у окошечка «до востребования».

— Та-ак, Градов… — потянула скучающая за стойкой девица. — Что вы так долго не приходили, Градов? Вам целых два письма и телеграмма.

— Телеграмма?! — Кирилл в нетерпении развернул стандартный бланк, впился глазами в печатный текст.

Телеграмма была из училища. В ней предлагалось старшему преподавателю Градову Кириллу Павловичу прервать свой отпуск и срочно возвратиться в училище ввиду того, что он включен в состав приемной комиссии.

— Как, уехать сейчас из Прибрежного?! Бросить все, что стало таким привычным, таким интригующе загадочным и интересным?! Нет, больше того… — Кирилл почувствовал, что рушится что-то самое большое, самое главное. Сначала он даже не понял, что именно. И только минуту спустя до сознания дошло, что телеграмма отнимает самое дорогое, что когда-либо дарила ему жизнь.

Медленно, точно оглушенный, вышел он из здания почтамта. Медленно пошел в сторону автовокзала, где можно было найти случайную машину, идущую по дороге в Прибрежный. Но — беда одна не ходит — никаких машин на вокзале уже не было, ни одного свободного места в комнатах отдыха не оказалось, ни один магазин или столовая поблизости не работали. Вконец расстроенный, голодный, измученный беготней по городу, Кирилл поднялся в зал ожидания и, отыскав свободное место на одном из жестких деревянных диванов, вскрыл полученные письма. Мать, как все матери, писала, что дома у них все благополучно, что она молит бога, чтобы он хорошо отдохнул, больше ел и спал и меньше работал, чтобы не купался в холодную погоду и не заплывал далеко в море, чтобы не жарился долго на солнце и вообще берег себя. А в заключение жаловалась, что ей без него очень скучно, тоскливо, и она ждет не дождется, когда он вернется домой.

Письмо Сергея, напротив, было выдержано в самых бравурных тонах. Он сообщал, что результаты их раскопок превзошли все ожидания, что еще до приезда его в экспедицию там были найдены прекрасно сохранившиеся фрески, целые архитектурные ансамбли, каменные плиты с отчетливыми надписями на каком-то никому до сих пор не известном языке, самые разнообразные металлические предметы, остатки всевозможных шкал, циферблатов, а главное — изделия из стекла, и не какие-то там сосуды или украшения, а прекрасно обработанные линзы, призмы, параболические зеркала. Словом, писал Пугов, — не остается, кажется, никаких сомнений, что десять-двенадцать тысяч лет назад на Земле существовала технически чрезвычайно высоко развитая цивилизация, едва ли уступающая цивилизации сегодняшнего дня.

Может быть, так оно и окажется. Но что до всего этого было сейчас Кириллу! Он поднял воротник пиджака, привалился к спинке дивана и закрыл глаза, чтобы хоть ненадолго вздремнуть, забыться, уйти от тягостных мыслей о том, что еще несколько дней, и он должен будет вернуться к своему постылому одиночеству, в котором всего на миг мелькнул образ таинственной смуглянки.

— Ну как, нашли что-нибудь? — сразу спросила Огги, когда на следующий день они встретились в сосновой роще.

— Кажется, кое-что нашел, — ответил Кирилл.

— Да? Замечательно! Рассказывайте скорее! Но вы чем-то расстроены? Плохие вести из дома?

— Нет, дома все в порядке. Очень неприятная телеграмма из училища.

— Что же в ней?

— Требуют прервать отпуск и вернуться на работу, в приемную комиссию.

— Как?… И вы уедете? Совсем?

— Придется уехать…

Она сорвала травинку, нервно обмотала ее вокруг пальца:

— А я думала, что мы с вами…

— Да вы не расстраивайтесь. Я надеюсь? мы еще до отъезда разгадаем тайну вашего медальона. В конце концов, два-три дня…

— Не в этом дело… Ну да что говорить. Так, что же вы узнали?

— Я не буду объяснять всех подробностей. Да это и не так уж интересно. Скажу лишь, что на третьей шкале движок должен встать, по-видимому, на деление сто девяносто два, а на четвертой на сто пятьдесят семь.