Владимир Корчагин - Подкидыш

— Двести семьдесят четыре.

— Двести семьдесят четыре… — Кирилл задумался. — Двести семьдесят четыре… Что же это за атомная константа, максимальное значение которой равнялось бы такой величине? Нет, не вспомню. А эта, последняя шкала?

— В ней двести сорок пять делений.

— И эта цифра ничего мне не говорит. — Кирилл встал и несколько раз прошелся вдоль берега. — Нет, решительно ничего не могу припомнить! Вот положение! Все так удачно началось, а кончилось… Если б угадать значение хоть одной из этих шкал…

— Что бы тогда?

— Тогда положение движка на последней мы смогли бы найти, просто передвигая его с деления на деление.

— А если сделать это на обеих шкалах?

— Ничего не выйдет. И дело не только в том, что нам пришлось бы испробовать двести семьдесят четыре на двести сорок пять — шестьдесят семь тысяч сто тридцать положений. Это куда бы ни шло. Главная беда в том, что при каждом неверном ходе, как мы теперь знаем, все рычажки будут возвращаться в нулевые положения. А начинать более шестидесяти семи тысяч раз все сначала…

— Что же делать? — сказала Ольга упавшим голосом.

— Выход один: ехать мне в город и перерыть там в какой-нибудь библиотеке все физические справочники.

— Ехать в Чернореченск? Но ведь это займет целый день, если не больше. Я не могу позволить, чтобы ради меня…

— Ну, это не только ради вас. Меня самого заинтересовала тайна медальона. К тому же мне надо побывать в городе. Я просил адресовать письма именно туда, на главпочтамт, до востребования.

— Это другое дело. Тем более, если письма от жены или невесты…

— Нет, письма могут быть только от матери. Ни женой, ни невестой я еще не обзавелся.

— Что так?

Кирилл пожал плечами:

— Не знаю…

— Неужели у вас никогда не было любимой девушки?

— Была. Да вышла замуж. За другого.

— Как же вы допустили это?

— Что значит — допустил! Я был к ней всей душой. А она… В общем, заявила, что ей не нравятся такие. Так и сказала: не нужен мне такой бука…

— Что-что? — рассмеялась Ольга — «Такой бука?» Так она и сказала? А ведь вы, в самом деле… бука. Да не обижайтесь, не обижайтесь на меня. И уберите со лба свои сердитки. Мне как раз нравятся буки. Таким же букой, если хотите знать, был мой отец, я уже говорила вам. И вот что, Бука, давайте-ка обедать!

Она спрятала медальон и, разостлав на земле салфетку, принялась выгружать из рюкзака приготовленную ею снедь. Чего тут только не было! И огурцы, и помидоры, и колбаса, и сыр, и маленькие подрумяненные пирожки, и термос с горячим кофе. Недаром так намял ему плечи рюкзак.

— Но прежде покормим Дэзи, — продолжала Ольга, извлекая увесистый пакет с мясом. — Нет-нет, Дэзи, ты будешь обедать вот здесь, у этого куста, не будем мешать друг другу. А вы, Кирилл, мойте руки и выбирайте, что вам по душе. Все овощи абсолютно свежие, прямо с грядки. А пирожки я пекла сама.

Она занялась собакой, а Кирилл начал снова перебирать в голове все известные ему константы атомной физики. Да разве удержишь в памяти такую уйму цифр!

— Почему вы не едите? — сказала Ольга, возвращаясь несколько минут спустя к «столу».

— Я жду вас.

— Ждете меня? Зачем? Ах да, вы же бука! — снова рассмеялась она. — Ну давайте, я поухаживаю за вами.

— Нет уж, предоставьте это мне, — не мог не ответить улыбкой Кирилл. Он вынул нож и принялся нарезать хлеб, не переставая удивляться столь резкой перемене, происшедшей с его спутницей. Куда девалась вся ее холодность и высокомерие. В течение всего обеда она не переставала шутить, сыпать остротами, со смехом вспоминать забавные истории, каких немало случалось меж ее приемными родителями и меткой на язык теткой Лизаветой. Давно у Кирилла не было так легко и празднично на душе, как в этот полуденный час под сенью старого могучего платана.

Но вдруг будто невидимое облачко набежало на глаза Ольги. Взгляд ее был обращен в сторону часовни. Всю ее только что накрыла тень близ стоящего дерева, и теперь, строгая, внезапно потемневшая, она, видимо, вновь вернула девушку к ее грустным воспоминаниям.

— Скажите, а кто ваши родители, Кирилл? — спросила она, не отводя глаз от древней святыни.

— Мать работала в библиотеке, сейчас на пенсии и очень больна. А отец умер. Давно, когда я был еще совсем маленьким. Он был много старше матери, женат на ней вторым браком. Так что вся моя жизнь прошла вдвоем с мамой.

— А первый брак отца не оставил вам сестры или брата?

— Был брат…

— Что значит — был?

— Я никогда не видел его. В свое время отец не счел нужным познакомить нас. А после смерти папы мы потеряли всякую связь с прежней его семьей. И лишь стороной узнали, что единственный сын их пропал при каких-то странных невыясненных обстоятельствах лет пятнадцать назад здесь, на Кавказе.

— Здесь, на Кавказе?! И вы не знаете точно, где?

— Не знаю. У нас с мамой не принято было говорить на эту тему.

— А вы… Вам тоже довелось, как я поняла, немало путешествовать?

— Мне пришлось несколько раз выезжать на заработки. Иначе я не смог бы закончить университет. Так вот, просто отдохнуть, я выбрался в первый раз.

— И то с работой?

— Надо закончить диссертацию. Без нее мне, сами понимаете…

— А я еще отвлекаю вас своими заботами. Извините меня. И пойдемте, пора в обратный путь.

— Да нет, я не тороплюсь, — сказал Кирилл. — И если вы не возражаете, хотел бы пройти на ту сторону озера, поближе взглянуть на эту часовню.

— Правда? Вы словно прочли мои мысли. Я тоже хочу подойти к ней. С некоторых пор это стало для меня своего рода ритуалом. Дэзи, к вещам! — скомандовала она, чуть повысив голос.

Умная собака тотчас залегла возле рюкзака. А Ольга, кивнув Кириллу, пошла в обход озера. Выйти на его противоположный берег не составило ни малейшего труда. Но берег этот оказался совсем иным, сырым и каменистым. Сильно искривленные кусты самшита росли здесь редкими куртинами. А ближе к часовне не было даже травы. Не было заметно тут и никакой тропинки или иных следов пребывания человека. Видно, люди давно забыли дорогу к кем-то воздвигнутому капищу, и мало кто приходил сюда в последние годы, а, может, и десятилетия, поклониться древней святыне.

Это темное мрачное сооружение стояло на голой, слегка обколотой глыбе известняка, едва прикрытого космами мха и лишайника, и подойти к нему можно было только сзади, потому что прямо перед ним образовалась глубокая промоина, на дне которой, шипя и пенясь, вырывался из-под земли мощный водный поток. Сама часовня была сложена из дикого камня и в верхней части, где чернела глубокая ниша, сильно обвалилась, обнажив основание грубо выкованного проржавевшего креста.

Кирилл взобрался на скользкую глыбу, чтобы заглянуть в темную нишу и вдруг увидел на нижнем обводе ее несколько отчетливых свеженацарапанных знаков. Знаки эти слегка напоминали буквы готического шрифта, но каждый из них сопровождался одной или несколькими точками, нанесенными над верхней кромкой знака. Ничего подобного Кирилл не видел нигде и никогда.