София Баюн - Механические птицы не поют [СИ]

Уолтер попытался вспомнить Джека после свадьбы — он казался счастливым. Утомленным, он действительно много работал и плохо ел, но счастливым. И Кэт выглядела вполне здоровой.

Проклятая привычка скрывать чувства друг от друга, не доверять даже своей семье!

…

Работа движется. Результаты опытов устойчивы и стабильны. У меня остались пациенты в резерве, мне обещали привезти еще, если потребуется. Но пока «Грай» кажется почти законченным препаратом, главное — понять, как немного удешевить его производство, впрочем, я уверен, в этом уже нет острой нужды. Он стабилен, надежен и не должен терять своих свойств месяцами даже в растворах. Его можно добавлять в большинство лекарств — он неохотно вступает в реакции.

Пациентка тридцать четыре стала для меня символом моего проекта, его олицетворением. Ребенок внутри нее рос вместе с моими успехами, и я начинал испытывать к ним обоим некое подобие сочувствия — знал, что ему не суждено родиться.

…

Уолтер перелистнул страницу. Джек писал о своем коллеге, который мешает ему работать и бестолковой ассистентке.

…

Тридцать четвертую пациентку приказал перевести под особое наблюдение. Не могу понять зачем, но что-то в ее поведении меня тревожит.

Приказал убрать из ее палаты все простыни и держать привязанной к кровати.

Результат устойчив — после прохождения всех этапов она сосредоточилась на главном страхе и главном желании.

Переводчик, с которым мы допрашивали ее для личного дела, сообщил, что ребенок от кого-то из альбионских солдат, но вначале она хотела его оставить и все время спрашивала, что с ним сделают после ее смерти. Я передал через переводчика, что никто не собирается ее убивать, и она разрыдалась.

Т огда это не вызвало ничего кроме отвращения.

Сейчас лежу без сна которую ночь, слушаю дыхание Кэтрин и думаю, что должен гордиться собой. Я создал нечто, побеждающее чувство, которое по праву считают неизбывной человеческой чертой — материнский инстинкт.

Я превзошел человеческую природу, страх и грязь взяли верх по моей воле!

Почему я не чувствую себя счастливым?

Кэт стонет во сне. Утром я спрашиваю, что одолевает ее — боль или ночные кошмары, но она всегда улыбается и говорит, что все в порядке. Я вижу, что она бледнеет и теряет вес.

Анализы как будто в порядке, но что-то в них мне не нравится. Проклятье, я не акушер, никогда не собирался этим заниматься. Она отказывается обращаться к врачу. Не могу понять, что за блажь, мы опять поссорились — она отказывается наотрез, предложила отвести ее силой.

Как будто действительно думает, что я на такое способен.

Я в ужасе — если она страдает на ранних сроках, надежды на счастливый исход почти не остается. Не представляю, что делать.

Меняю витамины и добавки. Результат остается на прежнем уровне, подбираю нейтральные нейролептики для предотвращения тревожности.

Я не понимаю, что происходит. Если бы не проклятая работа — я мог бы постоянно быть рядом с ней, быть более чутким к ее состояниям, быть мужем, которого она заслуживает! Но я не могу, не могу!

Как несвоевременен ее обман, как тяжело

…

Кажется, я впервые понял, зачем Уолтер ходит по борделям. Однажды я обвинил его в том, что он ведет себя, как блудливый уличный кобель, а не наследник древнего рода. Обычно он протестовал или усугублял ситуацию, но в тот раз он растерянно ответил, что чаще ходит туда говорить, чем удовлетворять иные желания.

Я посмеялся над ним тогда. Только посмеялся — кто может предпочесть общество шлюхи обществу своей семьи, друзей или любой образованной женщины?

Но сейчас я понял, о чем он говорил. Мне так отчаянно хотелось хоть кому-то рассказать, произнести вслух все, что нависло надо мной, сгустившись, словно тучи перед грозой!

Только сказать. Беда, обличенная в слова, разделенная с другим человеком теряет половину своей власти. Пусть это будет хоть потаскуха из Нижних Кварталов, разве они не живут, чтобы им сливали всю грязь?

У меня много грязи. Слишком много. Я не могу заставить себя произнести эти слова даже патеру Морну. Мне кажется, он запрет меня рядом с моими пациентами и будет прав.

Если бы я только мог сказать.

Если бы было кому произнести эти слова. Что бы я сказал?

Простите меня

Простите меня

Прост

Мне жаль

Отпустите меня.

…

— Почему ты мне-то не сказал?! — прошептал он, устало проводя ладонью по глазам. — Чтоб тебя, Джек, ты ведь знал, что я всегда тебя любил и понял бы! Почему ты всю жизнь говорил мне не те слова?!

Джек по-прежнему молчал. Уолтер чувствовал его присутствие, но не мог заставить его говорить.

Впрочем, это было уже не так важно — ощущение потери горчило на языке и жгло горло. Джек — не призрак. Не приснившийся Спящему странный Сон о человеке, вернувшемся из-за грани. Только плод его одурманенного наркотиком сознания.

Правда, Джек ничего не писал о том, что галлюцинации могут за руку сдергивать пациентов с кроватей.

Но это сейчас было не так важно. Главное — не заставить Джека замолчать, а перестать пытаться убить Эльстер во сне.

…

Скоро должна прийти правительственная комиссия для промежуточного контроля.

Я приготовил смертников — десять человек из стабильных пациентов с которыми готов расстаться.

Мистер Нельтон, главный врач, настаивает на демонстрации тридцать четвертой пациентки. Я понимаю его стремление, но не могу себя пересилить. Мне кажется, если она умрет — произойдет нечто непоправимое.

Я лгу ему, все больше запутываясь в своей лжи. Говорю, что пациентка нестабильна. Говорю, что хочу дождаться родов, чтобы посмотреть, убьет ли она рожденного ребенка, настаиваю на том, что предабортные состояния, к тому же у жертв насилия разительно отличаются от послеродовых. Убеждаю его в ценности этого эксперимента, верю каждому своему слову, но знаю, что лгу.

На что я рассчитываю? Я даже в мыслях не допускаю абсурдную картину, в которой организую побег или краду выродка, чтобы подбросить в какую-нибудь Колыбель. Я может быть и слабею рассудком, но еще не окончательно обезумел. И не собираюсь превращаться в идиота, а только идиот может поступить подобным образом. Мне все еще глубоко отвратительна эта женщина, мне отвратителен ребенок, которого она носит, и я не испытываю никакой жалости, когда думаю об их смерти.

Я представляю себе глаза Кэт, моей милой Кэт, которая так далеко от всей этой грязи. Что бы она сказала, если бы узнала, что я собираюсь сделать?

Кэт