Роуз Сноу - Осколки магии [litres]

– Я просто считаю, что ты можешь закрыть мой пробел в знаниях, если покажешь мне картину Деборы Уинтерли.

Он сделал вид, что ненадолго задумался.

– Хорошо, если это цена, чтобы убедить тебя в моей храбрости.

Блейк направил меня к гостевому туалету, который я до сих пор не замечала. Он находился справа от зимнего сада, и к нему вела невзрачная дверь, которая по своей простоте не соответствовала остальному дому.

Боком друг за другом мы с Блейком вошли в уборную, по размерам она примерно соответствовала ванной комнате рядом с моей спальней. Затем Блейк прислонился к облупившейся стене и поднял телефон, чтобы посветить на картину, находившуюся напротив умывальника.

Она была мрачной, и я могла понять, почему Блейк избегал ее в детстве. Дебора Уинтерли была красивой женщиной с тонкими чертами лица. У нее был узкий нос и длинные темные волосы, которые волнами ниспадали ей на плечи. Учитывая ее внешность, неудивительно, что, согласно книге, которую я однажды нашла в библиотеке, мужчины были без ума от нее. На картине она была одета в высокое темно-зеленое платье, которое идеально гармонировало с оттенком ее глаз. И именно это было самым тревожным в картине: ее глаза.

Казалось, от них исходил какой-то мягкий, приглушенный свет. Они смотрели прямо в глубину моей души.

– Куда бы ты ни пошел, она смотрит на тебя, – заметил Блейк, пока я пыталась освободиться от чар картины. Художник отказался от жестких контуров и с легкой нечеткостью сделал свое произведение каким-то живым.

– Она действительно жуткая, – вынуждена была признать я и не могла сказать, улыбается мне Дебора Уинтерли или смеется надо мной. Дождь хлестал по округлому окну туалета, а раскаты грома усиливали впечатление от портрета.

– Художник, похоже, применил в своей работе технику, аналогичную той, что у Леонардо да Винчи в «Моне Лизе». Про нее тоже думают, что она преследует тебя через всю комнату, – объяснил Блейк.

Я постаралась стряхнуть с себя гнетущее настроение картины.

– Ты когда-нибудь видел ее вживую в Лувре?

– Да. Но в то время, как Мона Лиза источает нечто безмятежное, нельзя то же самое сказать о твоей прародительнице.

Я фыркнула.

– Великолепно. Теперь это моя прародительница.

В свете телефона Блейка я могла видеть, как он поднял брови.

– Только ты здесь настоящая Мэнсфилд.

В тот же миг раздался оглушительный раскат грома, заставивший вибрировать весь дом, за которым последовала яркая вспышка, осветившая комнату. Я вздрогнула, когда картина Деборы Уинтерли оторвалась от стены и с грохотом рухнула на мраморный пол.

Какое-то мгновение мы с Блейком неподвижно стояли, уставившись на картину. Мурашки поползли по всему моему телу, а сердце забилось в груди.

– Как это произошло? – спросила я, тяжело дыша.

– Крепление, похоже, ослабло из-за бури, – сказал Блейк и освободил меня из своей жесткой хватки. Он посветил мобильником на картину, лежавшую перед ним на черно-белом кафельном полу. Затем осторожно нагнулся и слегка приподнял ее. При этом было видно, что удар повредил портрет Деборы Уинтерли. Золотая рама была сломана с одной стороны, и картина, на которой теперь было несколько царапин внизу, отошла от рамы.

– Мы уничтожили Дебору Уинтерли, – сказала я, и мне пришлось сглотнуть. Если проклятие до сих пор не настигло нас, то теперь оно нам гарантиро– вано.

– Это была буря, Джун.

Чтобы точно определить ущерб, я осторожно провела кончиками пальцев по боковым краям картины и остановилась, когда обнаружила под ней еще один холст.

– Здесь еще одна картина.

– Художники часто рисовали картины поверх других, чтобы сэкономить на стоимости нового холста.

– Я не это имею в виду, – сказала я, пытаясь показать Блейку свою находку. – Под ним еще один холст. Она не перекрашена, это две картины.

– А что на второй картине? – Блейк подал мне свой телефон, и я повернула его, чтобы посветить между двумя холстами.

– Кажется, какой-то сад, – сказала я, когда узнала некоторые цветы и забор. – Я вижу что-то вроде кустов сирени или роз. Но трудно сказать точно, слишком темно. Постой. – Мое сердце забилось быстрее. – Ты можешь посветить сюда телефоном?

– Конечно. – Блейк снова взял телефон и направил луч света на то место, которое я показала ему. Одной рукой я придерживала поврежденную раму, а другой очень медленно просунула кончики пальцев между двумя полотнами и вытащила пожелтевшее письмо.

– Видимо, картина использовалась как тайник, – пробормотала я, рассматривая нераспечатанный конверт. Нервное возбуждение охватило меня.

Сколько лет было письму? Кто его написал?

Блейк глубоко вдохнул.

– Просто положи письмо обратно.

Изумленная, я посмотрела на него.

– Ты это серьезно?

– Кто бы его ни спрятал, он что-то задумал, Джун.

– Но это же не причина, чтобы не читать его.

Блейк, по-прежнему прислонившись спиной к облупившейся стене, направил свет своего мобильного телефона на меня.

– Для тебя это невозможно, не так ли?

Я моргнула.

– Что?

– Оставить здесь письмо непрочитанным.

– Ты действительно хочешь, чтобы я это сделала?

– Ты вообще можешь это сделать? – вызывающе спросил Блейк. Я раздраженно посмотрела на него. Это было серьезное требование, или он просто хотел подвергнуть меня испытанию?

– Конечно, я могу, – уверила его я, потому что не хотела быть той излишне любопытной девушкой, которой он, очевидно, считал меня.

– Хорошо.

– Что «хорошо»?

– Мы просто оставим картину вместе с письмом и заберем свечи из зимнего сада. – Каждая клеточка моего тела сопротивлялась этому предложению. Я не понимала, как можно так просто устоять перед искушением узнать больше. Не сразу отреагировав на слова Блейка, я услышала, как он тихо рассмеялся.

– Хорошо, открывай его, – милостиво согласился он. – Прежде чем лопнешь от любопытства.

– Я не лопну от любопытства.

– Ты скоро взорвешься. И ты уже достаточно позаботилась обо мне с моими травмами, Джун. Так открывай чертово письмо.

Не зная, быть благодарной или огорчаться, я сунула указательный палец под язычок и осторожно разорвала старый конверт. Появился плотно исписанный лист бумаги. Сразу же я заметила размашистую подпись в конце письма.

– Боже мой, – выдохнула я.

– Что это?

– Письмо от сэра Уинстона Уинтерли.

– Покажи, – сказал Блейк.

Я поднялась и встала рядом, чтобы вместе с ним прочитать строки, написанные от руки темными чернилами на старой бумаге:

Воистину, я никогда не назвал бы себя богобоязненным человеком, но приближающаяся смерть заставляет меня размышлять о том, что может произойти. Боже, я передаю свою судьбу в твои руки, зная, что на моих руках кровь. Кровь, которую не может смыть никакая вода этого мира.